Нефертити – красота грядёт

Реник Алина

Тутмос знал: рисунки важны, и создавать их необходимо так, чтобы века были не властны над ними – они могут понадобиться «ушедшему» в страну Осириса в любой момент, и через год, и через множество сменяющих друг друга веков!

– Пособники Сета! [10] . Хотите оставить несчастного без помощи? – не унимался Тутмос, тыкая пальцем в изображение «любимца» фараона на стене. – Жизнь после смерти только начинается! А если мумия истлеет? А если душа не вспомнит себя по рисункам, да и как по этим рисункам она сможет себя вспомнить? А если ещё и своё вместилище [11] она не узнает, тогда что? Неприкаянная

душа будет скитаться между мирами вечно?

10

Сет – в эпоху Нового царства повелитель сил зла. Он убил своего брата Осириса.

11

Скульптура-вместилище души.

Мастера стояли, понурив головы. Они знали – Тутмос прав.

Таких ваятелей, как он, называли санх – «творящий жизнь». Они создавали самое важное для ушедших в страну Иалу – скульптуры, вместилище для души. Только сам Тутмос сожалел, что его работы уходят вместе с усопшими в ту далёкую страну вечного счастья. Он хотел, чтобы они оставались под солнцем и радовали бы всех красотой. Тутмос мечтал ваять скульптуры не только как вместилище душ умерших, но и как живое воплощение людей.

И это была его первая заветная мечта. Вторая как-то незримо соединилась с первой, терзая по ночам муками творчества. Тутмос мечтал создать бюст самой прекрасной женщины Кеми – царицы Нефертити.

Шесть лет назад он увидел её на празднике «Хеб-сед». В этот день чествовали и славили возлюбленного богами фараона Небмаатра [12] , а он, сославшись на давность лет своих, провозгласил сына Аменхотепа своим соправителем.

Когда праздник был в разгаре, Хатхор – богиня любви – обратила на Тутмоса божественный взор, и, словно по её желанию, он впервые увидел Нефертити в лучах заходящего солнца. Нефертити юная, тоненькая, как тростиночка, шла с мужем, первой парой в праздничной процессии. На ней было тончайшее из плиссированного льна платье, подхваченное под грудью золотым пояском, на шее золотая пектораль и лазуритовый воротник и такого же цвета на голове возвышалась тиара. Казалось, что тиара слишком тяжела для такой тоненькой шейки, но будущая царица несла её с величайшим достоинством и грацией. Толпа радостными криками встречала молодую царственную чету. Нефертити, улыбаясь, шла, высоко приподняв голову, словно стараясь показать всем – она сможет быть достойной правительницей. [13]

12

Тронное имя Аменхотепа III.

13

Но, возможно, приподнимая выше подбородок, она пыталась так удержать слишком тяжелую для нее тиару?

Когда Аменхотеп и Нефертити проходили мимо того места, где стоял Тутмоса, она на какое-то мгновение едва повернула голову в его сторону, и, ему показалось, она посмотрела на него, улыбнулась едва-едва… лишь уголками губ и только ему… и взмахнула ресницами…

…Поворот головы, взмах ресниц, улыбка – всё доказывало, перед ним само божество, воплощенное в прекрасной женщине. Дыхание перехватило, и, казалось, жизнь вдруг остановилась – это незримая стрела, пущенная Хатхор, попала прямо ему в сердце.

Стрела пронзила не только сердце, но и лишила сна, поселив в его несчастной душе прекрасный образ.

Образ Нефертити жил в нём вместе с необъяснимым чувством, что, маленькой искоркой попав в сердце, с каждым днём поглощало его всё больше и больше, разгораясь в пожар. Иногда огонь в душе затихал, и лишь котёнок богини любви Баст [14] , свернувшись у него на груди и тихонечко мурлыча, выпускал острые коготки. Они скребли его истерзанную душу: «Никогда тебе не быть рядом с ней и никогда ты не сможешь прикоснуться к этим щекам, провести рукой по волосам! Она жена бога». На что он, смертный скульптор, может надеяться? Только на прикосновение губами к её сандалии, и то, если ему посчастливится быть замеченным как лучшему из лучших. Но он всего лишь простой мастер, каких тысячи.

14

Богиня любви в виде кошки.

Как бы ни были крамольны, несбыточны и даже горьки его мысли, они всегда возвращались к милому образу Нефертити, и в душе теплилась надежда. Надежда! Когда-нибудь она узнает о нём! Узнает, как о лучшем мастере, захочет взглянуть на него, и тогда он сможет припасть к её стопам и поцеловать их!

Поэтому он вкладывал всё своё умение в каждый созданный им бюст, в каждый нарисованный им лик, надеясь, что слава о нём достигнет ушей царицы, и тогда он будет самым счастливым в подлунном мире.

Это будет! А пока Тутмос строил и расписывал усыпальницы – дома вечности, творил бюсты, и безнадёжно любил. Любил нежно и искренне, любил её образ, образ Нефертити, лёгкий и эфемерный, как аромат лотоса, и прекрасный, как восход солнца в утренней лазури. Эта любовь была как сон, как сказка, и ей не должно было давать свои ростки и расцветать прекрасным цветком. Её просто не могло быть, потому что Нефертити – жена фараона! А он всего лишь санх – творящий жизнь.

Но, несмотря ни на что – на все каноны и запреты, на всю абсурдность желаний, – он трепетно лелеял своё чувство.

Разве можно приказать сердцу: «Не люби!» Послушает ли оно? Вряд ли…

Месяц спустя

Сегодня Тутмос закончил усыпальницу, над которой трудился два разлива Нила. Последний беглый взгляд на работу – ему всё нравится. Завтра он придёт сюда с заказчиком.

Тутмос кропотливо вырисовывал каждый эпизод из жизни этого человека, конечно же, приукрашивая большую часть из них. Так его жену он нарисовал очень красивой и молодой. Кому захочется тысячи загробных лет провести рядом со страшной и вредной старухой, ещё при жизни надоевшей больше назойливой мухи?

Женщина на фресках немного походила на Нефертити. Тутмос прикоснулся к изображению, провёл рукой по прекрасным изгибам тела, по волосам, ниспадавшим пышными волнами, дотронулся до рук и поцеловал её ноги. Даже здесь, где его никто не видел, он не мог позволить себе большего. Образ Божественной был настолько ему дорог, что он боялся оскорбить даже её отдалённую копию.

Тутмос любовался своей мечтой – своей богиней, имя которой Нефертити.

Каждый день он приносил цветы и ставил напротив её изображения, чтобы она могла видеть их. Он приносил ей лучшие плоды смоковницы и услаждал ими её взор, разговаривал с ней, пел любовные песни. Рисунок – воплощение Нефертити. И Тутмос так привык видеть его, так сроднился со своим тайным сокровищем, что завершение работы совсем не радовало, если бы не плата, которую он получит за труд.

А она ему нужна! Плата нужна для того, чтобы обменять её на самый дорогой розовый гранит. И вот тогда он осуществит свою мечту – создаст её скульптуру или бюст. Да! Он создаст бюст царицы Нефертити! Мечта эта преследовала его постоянно. Во сне он творил её лик, а, просыпаясь, грезил наяву, мысленно прорабатывая каждую линию, каждый изгиб божественного лица. И упивался этими мечтами.

* * *

Тутмос бросил последний взгляд на работу и, выходя из усыпальницы, написал чёрной краской над входом: «Я сотворил гробницу. Никого, кто видит, никого, кто слышит».