Нефор
Шрифт:
Призы, дипломы и прочие поощрения, как и другие награды в области искусства, разумеется, не имели ни малейшего веса по факту, хотя давали группам-участникам возможность более или менее обоснованно называть себя профессиональными коллективами. Во внутритусовочных разговорах спорность таких утверждений опускалась естественным образом – из любви к музыке и тем, кто эту музыку творит.
Вообще, в силу удалённости от столиц российской рок-культуры – Петербурга, Екатеринбурга, Новосибирска и Москвы – каждая мелочь, хоть как-нибудь связывающая провинциального неформала со столичным культурным полем, в своём периферийном кругу вырастала до размеров жизненно важных достижений, и даже успеха. Поскольку
Если фигуру полумифического Летова массовое сознание вываривало в сотнях загадок и легенд, то местные музыканты и тусовщики ежедневно алкоголировали вместе, запивая «Столичную» «троечкой». В такой атмосфере рок-герои чахли и впадали в многолетнюю депрессию от понимания того, что, говоря о них, никто и никогда не скажет: «А правда, что он в психушке несколько лет провёл?» или «Вы прикиньте, говорят, у него одной руки нет, и он играет культёй с одним когтем».
В 1995-м об одной из групп Градска под названием «Squaw’ш» вышла статья. Автором её, разумеется, был Гарик – единственный журналист, пишущий на эту тему в единственном периодическом издании города. В статье рассказывалось о том, как известная семистам горожанам местная группа съездила в столицу российской рок-музыки – Санкт-Петербург – с целью самопродвижения. Недельная затяжная пьянка на берегах Невы со страниц провинциальной газеты представлялась выходом в Большой Свет, причём на другой планете.
Петербург вообще существовал в неформальских умах в виде Мекки, где необходимо побывать хотя бы раз в жизни, дабы прикоснуться к священному духу рок-н-ролла. А приобщившись, посредством алкогольного возлияния у могилы Цоя, торжественно вернуться в Градск, и с этого момента – до гробовой доски – каждое третье предложение начинать словами «а вот в Питере».
Статья Гарика вращалась вокруг центрального события: встречи музыкантов «Squaw’ш» с Борисом Гребенщиковым. Правоверные паломники, превозмогая голод и сон, проделали путь в половину экватора и удостоились аудиенции оракула, медитирующего в пустыне и держащего наготове рецепт немедленного вознесения к совершенству и всесоюзному признанию. Описывая в таком ключе петербургский трип «сквошеров», Гарик, будучи рядовым градским неформалом, не знал, что на деле четверо поддатых гранжеров, гуляя по Невскому проспекту, случайно встретили Бориса Борисовича и пожали ему его легендарную руку, благоговейно засвидетельствовав ему, улыбающемуся, своё искреннейшее почтение. И всё. После этого за группой на долгие годы закрепился железный статус «парней, которые виделись с БГ», остальное – малозначимые подробности. Каждый рисует себя как может.
Быть культом, облепленным мифами и домыслами, неизменно хочется каждому обладателю диагноза «рок-н-ролл головного мозга». Этот закон работает во все времена и при любой погоде, как и всякий закон, чьи ноги растут из семи смертных грехов. Плох, как говорится, солдат, не мечтающий стать генералом. Каждому молодому музыканту Градска хотелось быть Наумовым; Наумов мечтал быть Цоем; Цой вряд ли отказался бы от статуса Кобейна; а Кобейн вышиб себе мозги из крупнокалиберного ствола, тотчас слившись с Создателем.
Питающееся дорогими MTV-шными клипами, журнальными постерами и надписями на стенах, тщеславие рок-борца рано или поздно накидывает петлю на его тонкую шею, и воин уходит – либо из музыки, либо из жизни. Девяностые возвещали, что без тщеславия и честолюбия в шоу-бизнесе делать нечего. Даже если это уровень
Возле входа на стадион «Альтернативки» шумела толпа. Неформалы громко что-то обсуждали, настойчиво утверждали, что «punk’s not dead» и нетерпеливо подпрыгивали на месте, вслушиваясь джаггерными ртами в доносящуюся со сцены настройку звука. Чуть ниже неба плотнел дым и алкогольные пары.
Ажиотаж, парящий в адреналиновом воздухе перед «Альтернативкой», на порядок превосходил энергетику рядовых сейшнов в «Поиске». Стекающиеся на концерт панки, гранжеры, альтернативщики и металлисты широко улыбались и ходили будто на пружинах. Предчувствие запредельного слэма уверенно стояло в упругом пространстве, и, казалось, его можно пощупать.
Гарик должен был встретить Катю на остановке, за квартал от стадиона. Но, едва выйдя из троллейбуса, он намертво об этом забыл и запружинил кедами в сторону микрофонного свиста и гитарных фидбэков, разносящихся в радиусе километра.
У входа отдельной компанией курили люди с ярко-зелёными бейджами на шеях: «Оргкомитет», «Участник», «Жюри». Последний вариант зеленел на груди Наумова. Гарик прокричал приветствия. Все дружелюбно закивали и, в силу немалого количества рук, обошлись без рукопожатий. Марк отечески улыбнулся:
– Что за аффектация, молодой человек?
Он вынул из кармана два бейджа с надписью «Пресса» и протянул Гарику:
– Держи. Как заказывал.
Человек с бейджем на провинциальном рок-фестивале – представитель высшей расы. Он не стоит в очереди в туалет или за пивом, не шарит по карманам в поисках зажигалки дольше, чем две секунды, и весь вечер ловит на себе полные уважения и почтительности взгляды. Один из тех, на ком держится субкультура, он – важный винтик (или огромный маховик) в системе неформального Градска, и без его участия главное событие года запросто могло бы накрыться, что было бы равносильно проигрышу в войне. Попадались и ряженые, но это всегда были, как минимум, «приближённые».
Приняв из рук Наумова бейджи, Гарик вспомнил, для кого заказывал второй и, срезонировав кулаком по голове, рванул в обратном направлении.
Катя стояла под козырьком остановки, скрестив руки на груди, и поглядывала на часы. Распущенные волосы её, обычно прямые и собранные в хвост, локонами струились по плечам. Белоснежные босоножки на десятисантиметровом каблуке и длинное розовое платье с открытыми плечами плохо ассоциировались с предстоящим концертным слэмом. Катя увидела бегущего Гарика и почему-то смущённо оглянулась по сторонам. Он подбежал, улыбнулся извиняющимися глазами и потянулся к её губам:
– Привет.
Она мотнула головой и подставила щёку:
– Я только что губы накрасила.
Секунду помешкав, Гарик изобразил поцелуй и, положив ладонь на напряжённую талию, потянул Катю в сторону стадиона.
– Погоди, постой. – Она отстранилась. – Я на концерт не пойду.
В голосе её прозвучало что-то неизмеримо большее, чем произнесённая мысль. Гарик уловил это, и сердце его кольнул туманный холодок.
– Не пойдёшь? – спросил он не о том, о чём хотел.
– Нет.
– А зачем приехала?
Сердце его передёрнуло догадкой.
– Приехала предупредить. Мы же договаривались встретиться.
Гарик тяжело посмотрел в её глаза и только сейчас заметил, как ярко они накрашены. Она никогда так не красилась.
– Да. Мы договаривались, – почти прошептал он.
Катя приблизилась и осторожно, будто опасаясь, прижалась к нему. Как в замедленной съёмке, Гарик прощупал каждую милисекунду. Её сиреневый запах, загустев, вплыл плотной струёй в его память и остался там, откуда больше не выйдет никогда.