Нефор
Шрифт:
Вентиль прошёл в комнату. В квартире она была одна. Гарику всегда казалось, что гопники живут в местах, напоминающих наркопритоны. Но здесь было на удивление чисто и прибрано. Невольно всплыла в сознании Катя.
Вент пробежался взглядом по периметру комнаты и выключил свет. Затем бегло осмотрел кухню и погасил свет там.
– Выходим.
На улице Гарику вдруг стало легко. Будто весь алкоголь, выпитый за день, концентрированным градусом ударил в голову всей своей многолитровой мощью. Правда и отпустило почти сразу. Полной грудью
– Пошли ко мне, заночуешь. Чёрт знает, что у тебя в бесячьей голове твоей роется, – добродушно проговорил Вент, и они вывернули из двора.
Вентиль был из тех, с кем рядом ощущаешь себя терминатором. Если бы сейчас Гарику предложили пойти на войну – не важно против кого, главное вместе с Вентом, – он наверняка согласился бы. Он вспомнил, каким взглядом проводил его Вентиль, пообещав сделать паспорт. Сообразил, что Вент расспросил Дуста, как ближайшего соратника, о его – Гарика – планах, и потому оказался в квартире Манохи. Но заводить разговор о чём-нибудь другом было бы сейчас намного неуместнее, чем завести разговор именно об этом.
– Это ты мне в трубку алёкнул?
– Я.
Гарик помолчал, и, наконец, собрался с духом:
– А как ты его?
– А никак. Это не я, – непринуждённо звякнул Вент.
– Пацаны какие-то твои, что ли?
– Не-а. Он сам.
– Как сам? – не поверил ушам Гарик.
– Да так. Сам уснул. Сам не проснулся.
– И где он?
– Где-где. Там, где никогда не найдут.
– Так, а зачем ты его тогда…
– Затем, что при вскрытии у него в желудке найдут уголовное дело.
– Какое дело?! Вент, скажи ты нормально.
Вентиль вплотную подошёл к Гарику и заглянул ему в глаза:
– Бес, ты думаешь, в медвузах только оживлять учат?
Гарик врос в асфальт. Вентиль наклонился к самому его уху и прошептал:
– Когда валяешься в больном бреду, лучше спать с заклеенным ртом.
У Гарика заложило уши, в горле пересохло. Он исступлённо вчитывался в лицо Вента и видел там калейдоскоп таких догадок, от которых ноги его превратились в вату. Едва поймав состояние, напоминающее прихождение в себя, он выкашлянул ком и произнёс:
– А Дуст долго отнекивался?
– Вообще не отнекивался. Сходу рассказал всё. И мне, и ей.
– Ну да, ты, похоже, и труп разговоришь, если надо. А уж это трепло…
– Если бы не это трепло, ты бы сейчас с Кобейном курил, а не со мной, – перебил Вент. – А ты, если ещё когда-нибудь надумаешь приобрести фальшивую ксиву, то хотя бы веди себя взрослее. Ты бы ещё на рынок пришёл и спросил, почём нынче стволы. Пацан ты, Бес.
Гарик молчал и сосредоточенно плавил взглядом мокрый асфальт.
– Паспорт, кстати, – протянул ладонь Вентиль, – верни на родину.
Медленная рука вынула из рюкзака паспорт.
– Не знаю, зачем он тебе понадобился, но знаю, что тебе этого точно не нужно. Да и
– Да. Уже неактуально. Спасибо тебе.
– На здоровье. Не поперхнись. Держи, кстати – просила ключи тебе вернуть.
Гарик взял связку онемевшей рукой.
– Не врубаешься ты, как она… А-а-ай, пошли, короче, дурила, – не договорил Вент и потрепал Гарика по хилому плечу.
Они подошли к дому Вентиля и Гарик почувствовал чудовищную усталость. Даже спину по-грузчиковски ломило. Поднявшись в квартиру, Вент первым делом напоил Гарика зелёным чаем со странным, гадливым вкусом. Едва он сделал последний глоток, как понял, что засыпает.
– Да-а, выглядишь хреново, – протянул Вентиль. – Да знаю, знаю. Не мычи. Иди ложись уже. Вон, в соседней комнате. Там всё есть.
Гарик уснул раньше, чем голова коснулась подушки. Это был здоровый и удивительно спокойный сон. В таких снах что-то обновляется в человеке. А, может быть, просто выветривается дурь – вместе с переживаниями дня.
Ему снилась розовая прядь и запах сирени, две зелёные планеты – огромные и прекрасные как Солярис. Счастье пронизывало его и обволакивало теплом. Он дышал ночным проспектом, вдыхал свежесть летнего города, улыбался неоновым вывескам и разноцветным огням: красным, синим, зелёным, оранжевым, фиолетовым… Ловил на лице тёплый дождь и точно знал, что вопросы – интереснейшие вопросы – ещё будут. И на каждый обязательно будет ответ. Он явится в сером костюме с французским лицом и непременно запутает ещё больше, в попытках внести ясность, но это будет самым верным. И два вопроса, дополняя друг друга, сольются в один ответ.
Через двенадцать часов, обновлённый и исполненный уверенного спокойствия, Гарик провожал из окна плацкарта маленький промышленный городок, скрывающийся за лесным красно-жёлтым горизонтом. В наушниках его звучало:
«Застоялся мой поезд в депо.
Снова я уезжаю. Пора…
На пороге ветер заждался меня.
На пороге осень – моя сестра».
Мысли его были спокойны и ясны.
Через сутки он ступит на перрон Московского вокзала Санкт-Петербурга.
Outro
Вторая волна русской музыки, к которой уже не всегда подходила приставка «рок», взяла своё начало в сердце большого взрыва – на стадионе «Петровский» в Санкт-Петербурге, 23-го июня 1996-го года. В этот день российская музыкальная культура изменилась навсегда. Новые имена, где таланты чередовались через одного с гениями, мощным астероидом врезались в невнятные отголоски рока семидесятых-восьмидесятых и прочно укрепились на пьедестале – с новым мышлением и новыми звуками.