Нефоры
Шрифт:
– Я подумаю, Макс, – тихо сказал я, смотря на него.
– Заебись, – снова улыбнулся он. – Синий дом. На соседней от Солёного улице. Скажешь, что от Нафани пришел. Пустят.
– Нафани?
– Ага. Пыга моя. Ты пацан свой, правильный. Поэтому и зову.
– Я подумаю, – вздохнул я и, поднявшись, пожал Максу руку. – Бывай, друже.
– И ты не теряйся, – усмехнулся он, провожая меня взглядом.
– Ебанина какая-то с людьми творится, – буркнул Балалай, когда мы вечером сидели на промке втроем. На камне стояли две сиськи холодного пива, лежала общая пачка сигарет и две
– Не вижу ничего ебанутого, – ответил я, делая глоток пива. – Человеку надо к кому-нибудь прикантоваться. Вот и ищут группки по своим увлечениям. Ты вот к нам пристал, а Макс к скинам.
– К вам я пристал потому, что у вас мозги нормальные. А ему промыли, – не сдавался Балалай.
– Блядь, Олежа, – вздохнул Кир, массируя виски. – Иногда мне кажется, ты спецом нам мозги ебешь. То, блядь, хорошо, что все разные, то плохо. Определись уже. А то такое ощущение, будто тебе похуй против чего протестовать. Как панк с Речки, в натуре.
– Не без этого, – улыбнулся Олег. – Я к тому веду, что хорошо, когда ты сам до выбора дошел, а не тебя заставили его сделать. Вот Нафаня эта, Дьяков кент, не сам попал. Его туда как телка потащили, а он и рад. Я, блядь, этих сектантов на раз чую. Можно, конечно, ради фана туда запереться, но все слишком предсказуемо. Будет пиздеж про чистоту расы, поорут маленько, за усатого выпьют и разойдутся. Дадут чуркам пизды на выходных и довольны. Промытые, блядь. Душой в это верить надо, тогда и толк будет. Вон Дьяк чо, послушался его? Хуй там плавал. Дьяк послушал и забил болт, потому как Дьяку на это похуй. Он металом живет и его принципами.
– Не, Макс пацан нормальный. Просто не очень умный, – хмыкнул я. – Он и к гопарям почему притусовался? Проели ему плешь пацанской романтикой своей, он и повелся. Сейчас то же самое происходит. Но это его выбор, не наш. Так что нечего на пацана пиздеть. Пейте пиво уже, пока холодное.
Но сделанный выбор всегда предстояло отстаивать. В универе на меня мало обращали внимания, потому что волосатых там было много и преподы привыкли. А вот на Окурке частенько критиковали. Гопота, не понимавшая, зачем носить длинные волосы, пробивать уши и одеваться во все черное. Цивилы, косо смотрящие вслед, когда ты проходишь мимо. Они, в майках-алкашках, с огромным пивным пузом, неодобрительно ворчали вслед, а потом тащили своих личинок дальше – к киоску с холодным разливным. Себе пиво, пиздюку мороженое или сушеную рыбу, чтобы не заебывал по пути домой и не спалил перед мамкой.
– Здрасьте, – улыбался я бабушкам-соседкам, которые, казалось, всю свою жизнь провели на лавочке у подъезда.
– Здравствуй, Миша, – елейно улыбались они, и одна обязательно спрашивала: – Как там мама? А ты как? Учишься? Ну, молодец, молодец…
– Совсем дурной стал, – шептала она, стоило мне только войти в подъезд. Я, ради веселья, всегда выкуривал еще одну сигарету на площадке между вторым и третьим этажами, где находились почтовые ящики и можно было без риска запалиться подслушать, о чем пиздят бабки. А они, не ведая, что их слышат, перемывали мне кости. Кир, который иногда захаживал ко мне, тоже порой любил остановиться между этажами и послушать о себе свежие сплетни.
– Нехристь! – сплевывает на асфальт баба Рая из соседней с моей квартиры. – Отец остыть не успел, так он пить начал. Машка бедная на себе лодыря тянет, а он учится. Ха. Учится, как же. Видела его с дружками. Шляется весь день по двору, ищет, где бы выпить взять.
– Рожа еще чернющая, глаза злыя, – шамкает третья старуха, баба Алла. Зубы ей выбил родной внук, но она один хуй в нем души не чает. – Женечка вон говорит, что он с дружками провода воруют с заводу. На то и кормятся, значит.
– Ой, Женя – хороший мальчик. Всегда здоровкается, – кивает баба Катя, самая говорливая и авторитетная из бабок. Остальные сразу затыкаются, как она рот открывает.
– И друзья его уважают, – гордо говорит баба Алла. Она не знает, что Рык, её внук, трясет школьников на деньги и несколько раз ебал бомжиху в подъезде, будучи в говно. – В рот ему смотрят.
– А энтот, – продолжает баба Катя, – порченный. С детства еще злодеем был. То лампочки в подъезде побьет, то в двери звонит бегает. А сейчас вон ходит, глазюками стреляет. «Здрасьте», говорит, а у самого рожа ублюдская-то…
– Лицемерки ебаные, – улыбаюсь я и, затушив сигарету в банке, наполненной слюнями и раскисшими бычками, поднимаюсь на свой этаж.
Понятно, что тема снова всплыла тем же вечером в нашей компашке. Кир проставлялся за днюху, и мы сидели у него дома, объевшиеся и слегка пьяные. Я пересказывал разговор бабок, а Лаки с Иркой смеялись так, что Кирова бабка пугалась и громко пердела в своей спальне.
– Да ладно, открыл Америку, – вытерев глаза, ответила Ирка. – Тут в кого ни ткни, обязательно такую же историю расскажет.
– Факт, – вальяжно протянул Олег, развалившийся на диване. – Ща уссытесь. Наши бабки в Круглом и Длинном души не чают, а я вот еблан по их мнению.
– Факт, – передразнил его Кир, за что чуть не удостоился дружеского подзатыльника. – Те ж Богом тронутые, а ты ебанько намеренный.
– Угу, – кивнул Балалай. – И это неслабо удивляет, братка. Иду я тут, значит, домой. Тащу родакам и этим двум дегродам жратвы в пакете, а бабки у подъезда обсуждают, как застукали Длинного дрочащим на входную дверь Аньки. Ну, шалава наша местная. Типа только с денежными мужиками ебется. Длинный себе в башку вбил, что она его любит без памяти. Оборвал кусты у второго подъезда, цветочков набрал, значит, и к ней в гости. А там Анькин ебарь, злой, как черт.
– И? – выдавил из себя пунцовый Кир, готовый заржать.
– Хули «и»? – пожал плечами Олег. – Выскочил он на площадку, вырвал цветы у Длинного и отпиздил его ими же. Ладно б дегрод нормальные сорвал, так нет. Розы притащил. В итоге бабка, что его спалила, рассказывает. Идет, мол, по лестнице и слышит, как наверху плачет кто-то, жалостно так. Поднимается, а там Колян с ебалом расцарапанным и площадка вся в розах. Стоит, блядь, плачет и дрочит на дверь…
Мы перебили Олега громовым хохотом, да он и сам не удержался. Заржал во всю мощь легких и только хорошенько отсмеявшись, продолжил: