Нефритовый трон
Шрифт:
Первый взрыв случился, когда корабль миновал мыс Пальмас и повернул на восток. Лоуренс дремал у себя на палубе в тени Отчаянного и не видел, что в точности произошло. Его разбудили крики и топот множества ног. Мартин, окруженный со всех сторон, крепко держал за локоть Блайта, помощника бронемастера; на палубе лежал один из мичманов Райли — из тех, что постарше, — и лорд Парбек кричал с полуюта:
— Заковать этого человека в кандалы, Корнелл! Немедленно!
Отчаянный поднял голову и рыкнул. Звук, к счастью, не достиг силы «божественного ветра», но толпа тем не менее отхлынула на приличное расстояние.
— Я
— Отчаянный! Прекрати немедленно! — закричал Лоуренс. Он еще ни разу не говорил с драконом так резко, и тот в изумлении свернул крылья. — Парбек, я сам разберусь со своими людьми, с вашего позволения. Бронемастер, стоять на месте. — Лоуренс отдавал приказы быстро, опасаясь открытой войны между моряками и авиаторами. — Мистер Феррис, сведите Блайта вниз и поместите его под арест.
— Есть, сэр! — Феррис уже проталкивался через толпу.
— Мистер Мартин, немедля ступайте ко мне в каюту, — громко добавил Лоуренс. — Мистер Кейнс, подойдите. Все остальные — займитесь своими делами.
Он видел, что самый опасный миг миновал, и надеялся, что дисциплина возобладает. Но Отчаянный, припав к палубе, смотрел на него с испугом и отпрянул, когда капитан протянул к нему руку.
— Прости меня, — со спазмом в горле произнес Лоуренс. Он не знал, что еще сказать: поведение Отчаянного действительно угрожало безопасности судна — и если он будет продолжать в том же духе, команда попросту откажется работать из страха перед этаким чудищем. — Может, ты повредил себе что-нибудь? — только и спросил капитан, когда к ним прибежал Кейнс.
— Нет, — очень тихо ответил Отчаянный. Он молча подчинился осмотру, и Кейнс подтвердил, что резкое движение не причинило ему никакого вреда.
— Пойду поговорю с Мартином, — произнес Лоуренс.
Отчаянный, ничего не сказав, свернулся клубком и прикрыл крыльями голову.
Каюта, несмотря на открытые окна, раскалилась от солнца и смягчению гнева никак не способствовала. Мартин расхаживал по ней, одетый очень скудно по случаю жаркой погоды. Он уже два дня как не брился, отросшие волосы падали ему на глаза. Не совсем понимая, в каком состоянии духа пребывает его капитан, он начал говорить, как только Лоуренс вошел в дверь.
— Я один во всем виноват. Не надо было мне этого говорить. — Лоуренс дохромал до стула и сел. — Блайта наказывать не за что, Лоуренс.
Капитан успел привыкнуть к вольному обращению, принятому в среде авиаторов, и обычно не обращал на это внимания — но в данных обстоятельствах фамильярность Мартина прямо-таки взбесила его. Мартин, прожженный его яростным взглядом, побледнел под всеми своими веснушками, сглотнул и добавил:
— Капитан, хотел я сказать. Сэр.
— Я сделаю все, чтобы навести в экипаже порядок, мистер Мартин, — то есть больше, чем полагал необходимым до сего дня. — Лоуренс ценой большого усилия умерил снедавшую его ярость. — Рассказывайте.
— Я не хотел, — начал сызнова присмиревший Мартин. — Этот Рейнольдс цеплялся к нам всю неделю. Феррис велел нам не обращать на него внимания, но сегодня я шел мимо, а он сказал…
— Довольно с меня ваших басен. Что именно вы сделали?
— Ну, — покраснел Мартин, — я ему ответил… предпочел бы не повторять, какими словами, а он… — Мартин замялся, не зная, как закончить рассказ без новых обвинений в адрес злосчастного Рейнольдса, и выпалил: — Короче говоря, сэр, он собирался бросить мне вызов — вот тут-то Блайт и сбил его с ног. Он, Блайт то есть, знал, что сам я не могу драться, и не хотел, чтобы я отказывался от поединка при флотских. Честное слово, сэр, это я виноват, не он!
— Здесь я с вами согласен. — Плечи Мартина, как злорадно отметил Лоуренс, поникли при этих словах. — И когда в воскресенье Блайта будут сечь за то, что он поднял руку на офицера, помните, что он расплачивается за вас. За то, что вы не совладали с собой. Всю неделю вы будете оставаться в своем помещении и подниметесь наверх, только когда вас вызовут.
— Да, сэр, — еле слышно ответил Мартин и побрел, спотыкаясь, прочь. Лоуренс тяжело дышал в душной каюте. Гнев покидал его медленно, уступая место подавленности. Блайт не просто спас репутацию Мартина — он отстоял честь всех авиаторов в целом. Мартин, отказавшись драться на глазах у всей корабельной команды, опорочил бы эту честь, хотя устав воздушного корпуса и запрещал дуэли.
При всем при этом случай был ясен и не допускал никаких поблажек. Блайт ударил офицера при свидетелях, и Лоуренс должен был примерно его наказать, чтобы удовлетворить моряков и отбить у своих людей охоту к подобным выпадам. Мало того, экзекуцию будет производить помощник боцмана, который наверняка порадуется возможности отыграться на авиаторе.
Лоуренс собирался поговорить с Блайтом, но тут в дверь постучали, и вошел Райли — без улыбки, в мундире и свежезавязанном галстуке, со шляпой под мышкой.
Глава 7
Когда они неделю спустя подошли к Кейп-Косту, враждебные настроения на борту ощущались не менее явно, чем зной. Блайт слег в постель после жестокой порки. Все остальные наземники сменялись у его койки, обмахивали веером его исхлестанную спину и поили его водой. Авиаторы, поняв, как страшен Лоуренс в гневе, не проявляли своей вражды ни словом, ни делом — она выказывалась лишь злобными взглядами и внезапным прекращением разговора при виде кого-то из моряков.
Лоуренс больше не обедал у Райли. Капитан корабля обиделся на него за то, что он прилюдно сделал замечание Парбеку, а Лоуренс в свою очередь вспылил, когда Райли не пожелал ограничиться наказанием в двенадцать плетей. Не сдержавшись, он помянул недобрым словом невольничьи гавани; Райли пришел в негодование, и отношения между ними сделались строго официальными.
Все это, конечно, было малоприятно, но подавленное настроение Отчаянного удручало намного больше. Дракон простил Лоуренсу его минутную резкость и дал убедить себя в том, что без наказания здесь обойтись нельзя, но под конец экзекуции крики Блайта стали перемежаться его свирепым рычанием. Это принесло некоторую пользу: помощник боцмана Хиндли, до тех пор орудовавший «кошкой» с недюжинным пылом, струхнул и стал бить слабее, но зло уже совершилось.