Нефритовый трон
Шрифт:
Хэммонд, переводя это, быстро присовокупил от себя:
— По-моему, намек достаточно ясен. Сделайте все, чтобы завоевать ее расположение.
— Не понимаю, с чего это Шун Каю вздумалось давать мне советы, — сказал Лоуренс, когда посол удалился. — Он всегда был достаточно вежлив, но дружелюбия ни в коей мере не проявлял.
— Тоже мне совет, — вставил Грэнби. — Вы бы и сами как-нибудь додумались сказать, что Отчаянному у нас хорошо.
— Да, но без него мы не придали бы столь высокого значения завтрашнему визиту, — возразил Хэммонд. — Для дипломата он сказал очень много — собственно, только это он
— Не такая уж она нежная мать, если согласилась отправить сына в такую даль, — сказал Лоуренс Грэнби ранним утром следующего дня. Капитан разглядывал свою парадную смену, вывешенную ночью проветриваться: галстук нуждался в глажке, а рубашка, как он заметил только сейчас, протерлась.
— Обычно они спокойно относятся к детенышам, когда те уже вылупились, хотя над яйцами, можно сказать, трясутся. В конце концов дракончик, появившись на свет, способен уже отгрызть козе голову, и материнская забота ему не нужна. Дайте мне: гладить я не мастак, но с иглой управляюсь неплохо. — Грэнби взял у Лоуренса рубашку и сел чинить прореху на рукаве.
— И все-таки она, я уверен, хотела бы, чтобы за ним хорошо присматривали. Странно, впрочем, что она занимает такое высокое положение при дворе. Я всегда думал, что селестиал, чье яйцо согласились отдать за кордон, должен принадлежать к не слишком знатному роду. Спасибо, Дайер, поставьте сюда, — сказал Лоуренс вестовому, который принес ему горячий утюг.
Принарядившись как мог, капитан вышел во двор к Отчаянному. Полосатого дракона приставили к ним для эскорта. Полет был коротким, но интересным: они шли так низко, что видели плющ и другие растения, укоренившиеся на желтой черепице дворцовых зданий, и различали драгоценные камни на шляпах министров — мандарины, несмотря на ранний час, уже сновали по дворам и дорожкам.
Дворец, к которому они направлялись, находился в пределах обширного Запретного Города. Сверху он узнавался легко: два огромных драконьих павильона стояли по обе стороны длинного, заросшего водяными лилиями пруда. Чашечки цветов еще не раскрылись. Через пруд вели прочные, высоко выгнутые мосты, к югу от него лежал вымощенный черным мрамором двор.
Полосатый проводник опустился туда и встретил гостей низким поклоном. Под кровлями павильонов уже шевелились, просыпаясь, другие драконы. Из южной ниши вылез древний селестиал с длинными висячими усами. Его громадное жабо полностью выцвело, а черная шкура стала такой прозрачной, что сквозь нее просвечивали красным сосуды и мышцы. Еще один полосатый дракон, сопровождающий старца, заботливо подталкивал его носом к освещенному первым солнцем двору. Селестиал, как видно, почти ослеп из-за молочных катаракт на глазах.
Начали выходить и другие здешние жители. Империалы, без усов и манишек, превосходили селестиалов числом. Черные, как Отчаянный, или цвета индиго, все они были темными, за исключением Лян. Она в это
Цянь ожидала гостей в другом павильоне вместе с двумя особенно красивыми империалами. Все трое были украшены дивной красоты драгоценностями. Она приветливо наклонила голову и звякнула когтем в привешенный к столбу колокол, вызывая слуг. Приближенные драконы уступили Отчаянному и Лоуренсу место справа от нее, слуги принесли капитану мягкий стул. Цянь, не начиная беседы сразу, показала на пруд: лучи солнца уже коснулись его, и лотосы распускались плавно, будто в балете. Их действительно были тысячи, и розовые лепестки на темной зелени листьев радовали своей красотой.
Когда распустились последние, драконы дружно застучали когтями по камню — видимо, это были аплодисменты. Лоуренсу принесли маленький столик, драконам — большие фарфоровые чаши, белые с голубым. Всем налили крепкого, почти черного чая. Драконы, к удивлению Лоуренса, пили его с наслаждением и даже вылизывали чаинки со дна. От напитка, чересчур терпкого, пахло копченым мясом, но капитан из вежливости выпил всю свою чашку. Отчаянный расправился с чаем не менее быстро и задумался, словно не решив еще, понравилось ему или нет.
— Вы проделали очень долгий путь, — сказала Цянь Лоуренсу; переводил слуга, скромно переминающийся с ней рядом. — Надеюсь, вам у нас нравится, но и по дому вы, наверное, сильно тоскуете.
— Офицер на королевской службе должен отправляться, куда прикажут, сударыня, — ответил Лоуренс, спрашивая себя, не намек ли это. — Я ушел в море двенадцати лет и за все эти годы провел с родными не более шести месяцев.
— Мальчику рано покидать дом в таком возрасте. Ваша матушка, должно быть, очень волновалась за вас.
— Она хорошо знала капитана Маунтджоя, у которого я служил. Мы были знакомы семьями, — сказал Лоуренс и добавил, пользуясь случаем: — Но вы, расставаясь с Отчаянным, были лишены даже этого утешения. Я с удовольствием расскажу вам обо всем, что вы захотите узнать.
— Быть может, Мэй и Шу покажут Сяну цветы? — предложила она, назвав Отчаянного китайским именем. Империалы тут же поднялись, выжидательно на него глядя.
— По-моему, они и отсюда очень красивые, — заволновался Отчаянный.
Лоуренс, сам порядком встревоженный тем, что будет беседовать с Цянь наедине, заставил себя улыбнуться.
— Думаю, вблизи цветы еще лучше. Я посижу здесь с твоей матушкой.
— Смотрите не докучайте Деду и Лян, — сказала Цянь империалам, и те, кивнув, увели Отчаянного.
Слуги налили Лоуренсу и ей свежего чая, и она не спеша принялась лакать.
— Отчаянный, насколько я поняла, служил в вашей армии. — Осуждение в ее голосе перевода не требовало.
— У нас все боеспособные драконы защищают свою страну. В этом нет никакого бесчестья — они всего лишь исполняют свой долг. Уверяю вас, мы очень высоко его ценим. Драконов у нас немного, и мы дорожим даже самыми простыми из них, а Отчаянный принадлежит к высшему классу.