Нефритовый трон
Шрифт:
— Наполеон однажды уже пытался нанести нам удар в Индии и не скрывает, что намерен превзойти Александра. Если он добьется в Азии хоть некоторого успеха, это, как вы должны понимать, еще сильнее разожжет его алчность.
То, что Наполеон покорит всю Европу, победит Российскую и Оттоманскую империи, перейдет через Гималаи, утвердится в Индии и сохранит при этом достаточно энергии для войны с Китаем, казалось Лоуренсу крайне неубедительным. Что до торговли, то этот аргумент не имел никакого значения для Юнсина, яростного поборника самодостаточности своего государства. Тем не менее принц слушал Хэммонда не прерывая.
— У вас ровно столько же свобод, сколько их у де Гиня. Расширять ваши привилегии мы не считаем нужным.
— Быть может, вам неизвестно, сэр, что нам запрещают покидать остров и сообщаться с должностными лицами даже письменно.
— Французы подчиняются тому же запрету. Не годится чужеземцам бродить по Пекину, вмешиваясь в дела министров и магистратов. У вас и без того найдется много занятий.
Опешивший Хэммонд в кои веки не нашелся с ответом, Лоуренс же решил, что они слишком засиделись за чаем. Ясно, что принц попросту тянет время, пока мальчик подлизывается к Отчаянному. Мальчишка ему не сын; Юнсин, как видно, выбрал среди своих родственников наиболее обаятельного ребенка и дал ему нужные наставления. Лоуренс не боялся, что Отчаянный предпочтет мальчика своему капитану, но и дурака перед придворным интриганом разыгрывать не хотел.
— Нельзя так долго оставлять детей без присмотра. Прошу меня извинить. — Он встал и откланялся.
Принц, как он и ожидал, тоже не пожелал продолжать разговор с Хэммондом. Они вышли во двор все вместе. Юный китаец, к большому удовлетворению Лоуренса, успел слезть и увлеченно играл в камешки с Роланд и Дайером. Все трое грызли корабельные сухари, а Отчаянный вышел прохладиться на пирс, где дул легкий бриз.
Юнсин сказал что-то резкое, и мальчик виновато вскочил. Роланд и Дайер, вспомнив о покинутых учебниках, тоже смутились.
— Мы просто подумали, что гостя невежливо оставлять одного, — торопливо сказала Роланд.
— Надеюсь, ему понравилось у нас, — мягко ответил Лоуренс. Слыша, что он не сердится, девочка успокоилась. — А теперь за работу.
Вестовые вернулись к своим занятиям, а раздраженный Юнсин, обменявшись парой китайских слов с Хэммондом, увел своего подопечного. Лоуренс расстался с ними без грусти.
— Хорошо уж и то, что де Гиня стесняют не меньше, чем нас, — сказал Хэммонд. — Не думаю, что Юнсин стал бы лгать по этому поводу, хотя и не могу понять, как… Быть может, завтра я выведаю у него еще что-нибудь.
— Прошу прощения?
— Он сказал, что завтра в это же время придет опять, — ответил Хэммонд рассеянно. — Хочет, чтобы это вошло в привычку.
— Хочет, вот как? — Видя, как покорно отнесся Хэммонд к планам Юнсина, Лоуренс вновь распалился: — Что ж, пусть; я не стану больше разыгрывать роль гостеприимного хозяина. А вот вы меня удивляете. Зачем тратить время на человека, который, как вы прекрасно знаете, не питает к нам ни малейшей симпатии?
— С какой же, собственно, стати он или любой другой китаец должен симпатизировать нам? — возразил Хэммонд. — Мы здесь именно для того, чтобы завоевать их дружбу, и если он предоставляет нам такой шанс, мы просто обязаны попытаться. Удивляюсь, сэр, что вежливая беседа за чаем так для вас
— Значит, вам безразлично, что он пытается меня отстранить? — ощетинился Лоуренс. — Что ж вы раньше так бурно протестовали?
— Вы имеете в виду мальчика? — осведомился Хэммонд с почти оскорбительным недоверием. — Я, со своей стороны, поражен, что вы подняли тревогу только сейчас. Возможно, вы боялись бы меньше, если б хоть немного прислушивались к моим советам.
— Я не боюсь, однако не намерен терпеть ежедневные вторжения, предпринимаемые с единственной целью меня оскорбить.
— Позвольте напомнить вам, капитан: если я, по собственным вашим словам, не командую вами, то и вы мной не распоряжаетесь. Дипломатическая миссия, благодарение Богу, была недвусмысленно поручена мне. Если б мы положились на вас, вы уже летели бы обратно домой, благополучно загубив добрую половину нашей восточной торговли.
— Поступайте как вам угодно, сэр, но лучше предупредите его, что больше я его протеже наедине с Отчаянным не оставлю. Думаю, после этого вам будет не столь уж легко «завоевать его дружбу». Не воображайте также, что мальчишка сможет прокрадываться сюда у меня за спиной.
— Бесполезно говорить, что я не способен на такого рода поступки, — гневно покраснел Хэммонд. — Вы заведомо считаете меня лжецом и бессовестным интриганом.
Он ушел, и Лоуренс устыдился. Сам он при таких обстоятельствах мог бы вызвать собеседника на дуэль. Увидев на следующее утро, как Юнсин с мальчиком уходят несолоно хлебавши, он попытался как-то загладить свою вину, но Хэммонд не пожелал слушать его извинений.
— Теперь уж не важно, в самом ли деле он замышлял недоброе или просто обиделся, что вы к нам не вышли, — ледяным тоном сказал дипломат. — Простите, я должен написать несколько писем.
Лоуренс пошел проститься с Отчаянным и совсем расстроился, видя, как тому не терпится улететь. Хэммонд, видимо, прав: льстивые речи ребенка ничто по сравнению с обществом Цянь, хотя ее побуждения в отличие от замыслов принца совершенно чисты. Если уж быть честным, жаловаться следует не на Юнсина, а на нее.
В доме сквозь все бумажные перегородки чувствовался гнев Хэммонда, поэтому Лоуренс решил отсидеться в драконьем чертоге и заняться собственной корреспонденцией. Нужда в этом вряд ли была: он уже пять месяцев ни от кого не получал писем, а с ним самим не случалось ничего интересного вот уже две недели, со времени приезда в Пекин. Не о ссоре же с Хэммондом писать, в самом деле.
Он задремал над очередным письмом и проснулся оттого, что Шун Кай тряс его за плечо, говоря:
— Проснитесь, капитан Лоуренс.
— В чем дело? — машинально спросил капитан и тогда только сообразил, что Шун Кай говорит по-английски — скорее с итальянским, чем с китайским акцентом. — Так вы знаете наш язык? — Ему вспоминались все случаи, когда Шун Кай стоял на драконьей палубе и слушал их разговоры, понимая каждое слово.
— Сейчас нет времени объясняться. Идемте со мной: вас хотят убить вместе со всеми вашими спутниками.
Было около пяти часов пополудни; клонящееся к закату солнце позолотило озеро и деревья в дверях павильона, птицы чирикали на стропилах, где у них были гнезда. Слова Шун Кая, произнесенные самым спокойным тоном, показались Лоуренсу вопиюще нелепыми.