Нефть!
Шрифт:
Это дало возможность Бэнни познакомиться с городской тюрьмой, старым зданием, которое буквально треснуло по всем швам. С полдюжины специальных, следовавших одна за другой комиссий признали его "опасным для жизни", но это не мешало ему продолжать гордо стоять на своем месте, распространяя вокруг себя жестокое зловоние. Вглядевшись пристальнее, вы увидели бы червей, ползавших по его стенам. Заключенные содержались в особого рода помещениях, представлявших собой железные клетки, в каждой из которых содержалось от тридцати до сорока человек. В эти клетки не проникало ни одного луча дневного света, а искусственные лучи были так слабы, что читать
В одной из таких клеток сидел папа Менциес. Сидел на полу, потому что скамеек не было. Он был в прекрасном настроении, так как ему удалось собрать вокруг себя всех заключенных в этой клетке "преступников", и он посвящал их во все перипетии борьбы рабочих мастерских готового платья и в то, каким образом все рабочие мира должны были сорганизоваться для того, чтобы уничтожить капиталистическую систему правления. Когда в дверях показался Бэнни, старик вскочил и, схватив его руку, крепко пожал ее.
— М-р Менциес, — быстро и вполголоса проговорил Бэнни, — имейте в виду, что господин, который привел меня сюда, — детектив.
Папа Менциес улыбнулся.
— Мне нечего скрывать, — сказал он. — Вот уже двадцать лет, как я член социалистической партии, и сейчас я объяснял всем этим малым сущность социализма и могу объяснить это и тому джентльмену, с которым вы пришли, если только он захочет меня послушать. Я помогал рабочим сплотиться, чтобы добиться лучших условий жизни, и в тот день, когда меня отсюда выпустят, я опять буду продолжать делать то же самое!
Вот как обстояло дело с папой Менциес.
Вечером Бэнни телефонировал отцу и сообщил ему все эти новости. Он привык подписывать за отца чеки на разные суммы, стараясь никогда не злоупотреблять этим правом, но на этот раз дело касалось целых пятнадцати тысяч долларов, так как было ясно, что сумма, которую назначат за разрешение взять из тюрьмы старого Менциеса, будет очень высока.
— Риску в этом случае никакого быть не может, — говорил Бэнни отцу — так как папа Менциес представлял собой олицетворение честности и никуда бы, конечно, не убежал.
Лицо м-ра Росса, стоявшего у телефона, исказилось недовольной гримасой. Но что он мог сделать? Его сын, которого он так обожал, весь кипел негодованием и уверял, что он прекрасно знал, что не было ни малейшего основания думать, чтобы старый рабочий был тайным агентом советского правительства, поселившимся в Энджел-Сити с целью разрушить американские устои. Как мог Бэнни быть так хорошо обо всем этом осведомленным — м-р Росс не знал, но он никогда не слышал в его голосе такого возбуждения, и ему ничего не оставалось больше делать, как дать свое согласие. Он поставил только условием, чтобы эти деньги отвез на следующий день в суд кто-нибудь из помощников м-ра Долливера, для того чтобы имя Бэнни не появлялось снова на столбцах газет.
Все было сделано, как того желал м-р Росс. Помощник адвоката повез деньги в суд, но он скоро вернулся с известием, что Хаима Менциеса
Вот когда настали настоящие хлопоты для Бэнни! В семье Менциесов царила паника. Рашель, без кровинки в лице, молча шагала из угла в угол по комнате, а мама Менциес рыдала, причитала и рвала на себе платье. Не было никакой возможности ничего передать бедному Хаиму — никакой записочки: он был "incommunicado". Кто знает, может быть, в это самое время его уже сажали на поезд, который доложен был везти его на Запад. Из этого положения никакого выхода уже не было: прямо с поезда его должны были перевести на пароход, который отвезет его в Данциг, а оттуда — в Польшу, в "белый террор".
Бэнни настаивал, что необходимо было что-нибудь предпринять, и м-р Долливер пригласил двух других, еще более дорогих адвокатов, на счет, конечно, м-ра Росса, и все они советовались, рассуждали, писали записки и ездили в суд. Но все это вполне безрезультатно. Тем временем в ответ на нервные звонки Бэнни м-р Росс сел в автомобиль и, не считаясь ни с какими законами скорости, примчался в Энджел-Сити. У подъезда дома его ждали Бэнни и Рашель. Они поднялись с ним в его "берлогу" и рассказали ему все подробности дела и объяснили ему разницу между идеями правого и левого крыла социалистической партии. Во время этих объяснений Рашель не выдержала и, упав на диван, громко разрыдалась.
М-р Росс, так же, как и Бэнни, не выносивший женских слез, подошел к ней и, дружески похлопывая ее по плечу, сказал:
— Тише, тише, дитя, не надо плакать. Я достану его, если даже мне придется для этого посылать нарочного в Нью-Йорк.
С этими словами м-р Росс вышел из комнаты и опять сел в автомобиль и уехал. Это было около полудня, а за несколько минут до трех часов перед домом, в котором жила семья Менциес, остановилось такси — и кто, вы бы думали, из него вышел? Сам Хаим! Грязный, небритый, но спокойный и улыбающийся, готовый продолжать свою работу в защиту своих товарищей, рабочих в мастерских готового платья. Он не имел ни малейшего представления о том, как все это произошло. Сторожа тюрьмы, выпуская его на свободу, ничего ему не сообщили, а он со своей стороны не нашел нужным задавать им какие бы то ни было вопросы. И ни он, ни его дочь так ничего и не узнали, так как то, что сказал м-р Росс Бэнни, носило чисто конфиденциальный характер.
— Что я сделал? Пригласил к себе Бэна Скута, одного из старых наших друзей.
— Бэна Скута? — Бэнни ни разу в течение всех последних лет не вспомнил об их "нефтяном комиссионере".
— Да. Бэн теперь работает в этой области, и он для меня это сделал.
— Что же ты ему сказал, папочка?
— Говорить много не пришлось. Я дал ему пятьсот долларов и сказал: "Бэн, пойди к тому человеку, который посадил эту старую обезьяну в тюрьму, и вели ему его выпустить, а потом вернись ко мне, и я дам тебе еще пятьсот долларов".