Негатор
Шрифт:
— Ну и что — он же отомстил?
— Ты, вижу, так и не понял. Он нас раскусил, тебе ясно? Он догадался, что мы не сами по себе, а кого-то представляем, — того, кто за спиной Манура. И горец хочет добраться до этого кого-то. Тебе сказать кого, или сам догадаешься? И добраться можно через нас с тобой. Впрочем, разве что допросить труп Манура…
— Ты что, думаешь, что горец силен в некромантии? Моана-ра точно нет, она только в магии жизни хороша, как я слышал.
— Есть основания полагать, что горец тоже в этом не мастер. Я в этом почти уверен, потому что он на прощание велел передать, что
— Рассуждения твои понятны. И знаешь, какой я вывод делаю? Надо не просто идти — бежать к шефу и все ему рассказать.
— Беги. Рассказывай. Шеф выслушает тебя очень внимательно. Он выпытает у тебя малейшие подробности поединка. Он поймет, что горец — противник из тех, которыми пренебрегать нельзя. Он еще поймет, что ты и я — единственные, не считая его самого, кто знает о его связи с Манур-огом. И если тебя прикончить, то нежелательных свидетелей станет вдвое меньше. Сам догадаешься, какое решение он примет?
— Ты вообще осознаешь, что говоришь?
— Очень даже. И уверен, что так и будет. Вот потому-то я и сделаю то, что собираюсь сделать.
— А именно?
— Сегодня же соберусь и уеду подальше. В другой город.
— Да у тебя диссертация наполовину готова!
— На две трети, если быть точным. И что? Если меня прикончат, то защищать ее будет некому. Предпочитаю диссертации собственную голову.
— Имей в виду, шеф злопамятен. Если сейчас уедешь — он тебе никогда этого не простит. О магистерском ранге можешь забыть. Так и будешь жить на доходы лиценциата.
— Поправляю: он до самой своей смерти этого не простит.
— Ты точно лишился рассудка.
— Отнюдь. Я просто уверен, что горец шефа разыщет. С этого момента я и медяка не дам за его жизнь.
— Не вздумай…
— Не вздумаю. Но на случай, если шеф вдруг захочет меня разыскивать, я оставлю письмо горцу. А в нем распишу во всех подробностях, кто был партнером Манур-ога. Если я вдруг умру от естественных причин или исчезну без следа, это письмо пойдет к адресату. Об этом, сделай милость, сообщи шефу.
Пауза.
— Куда же ты побежишь?
— А вот этого не скажу. Пусть у шефа будет одной зацепкой меньше.
Пауза.
— Официант, счет! По старой памяти я плачу.
— Благодарю. Прощай, будущий нищий.
— Прощай, будущий покойник.
Ох как не хотелось снова лезть под дождь!
Добро бы только дождь, так еще и невезуха. Совершенно промокший, я ковырялся в интрузивной породе, где раньше добыл гроссуляры. Нельзя сказать, чтобы совсем ничего не было. Пара желтых гранатов (по-видимому, это была желтая разновидность гроссуляра), совсем неплохих, один примерно в шесть миллиметров, другой — все восемь, но мне-то нужны зеленые!
Чувство времени я начисто утерял. Руки уже плохо слушались, ноги скользили по камням, но я упорно долбил и разламывал серый с белым камень. Наконец попался зеленый кристаллик. Из последних сил я достал его из породы. Миллиметров шесть, трещин нет. С формой придется поработать. Идти, что ли? Нет, риск велик, нужен еще один — а ну как Сафар вернется с нулем? И вот тут откровенно повезло. Через пару ударов молотком появился еще один. Цвет не чисто зеленый, скорее
Мало мне было падений на площадке — я три раза упал, пока добрался до дома. Дождь упорно поливал, делая тропу еще более скользкой, а меня — еще более холодным.
Меня встретили на пороге Тарек с Илорой, подхватили и поволокли почти как мешок с картошкой. Тут же ниоткуда взялась сухая одежда и подогретая вода. Ужасно хотелось хватануть хорошую порцию Ирининой косорыловки, но именно этого было делать нельзя. Сейчас мне необходимы абсолютно трезвая голова и точность движения пальцев. Пришлось ограничиться громадной кружкой местного чая да порцией жаркого. Есть почему-то не хотелось, но я силком впихнул в себя половину того, что было на тарелке.
К счастью, Сафар уже приехал. Парень на свой страх и риск начал работу над кристаллом, но по моему требованию притащил его на поглядение. Это был изумруд, без сомнения. Миллиметра четыре, хорошая прозрачность, без трещинок. Цвет так себе — ну да его же не к ювелиру тащить. Форма абсолютно неправильная. Сафар показал, как, по его мнению, надо резать. Он почти угадал, я его поправил лишь в двух местах.
Мы начали работу. Для начала я придал должную форму первому гроссуляру, потом начал его полировку. Сафар в это время резал изумруд. Как раз полировка первым абразивом подошла к концу, когда напарник крикнул: «Готов!» Я поглядел — да, подмастерье, тебе до мастера еще расти и расти. Очень много придется пустить в отходы. Другим разом я бы указал на ошибки, но сейчас на то не было времени — просто кивнул и взглядом показал на первый абразив.
У Сафара дело шло медленнее моего; все же и опыта поменьше, а главное — берилл тверже граната. Я уже закончил четвертую полировку, а он все еще со второй не справился.
Тут появилась Илора, взяла меня за шкирку одной рукой и голосом ротного старшины приказала немедленно поесть. Справедливости ради надо сказать, что точно то же самое она проделала с Сафаром, только его она взяла левой. Мелькнула вялая мысль, что это, собственно, даже нельзя считать нарушением субординации: она не входит в команду, следовательно, я не ее командир, а потому ей можно таскать меня за шиворот. И даже нужно, потому что поесть и вправду надо. Твердость руки никакая, это уже заметно, а она-то сейчас и требуется. Тарелки с похлебкой уже красовались на столе. Но есть не хотелось совершенно.
В голове шумело. Из-за этого, а равно из-за рук, которые плохо слушались, работа замедлилась. Я теперь уже точно знал, что у меня высокая температура: все же доконал треклятый дождь. Но надо было заканчивать полировку. И ни в коем случае не поддаваться искушению закончить ее побыстрее.
Так, посмотрим на грани. Эту, эту и эту — еще раз пройтись, по пяти минут на каждую. Эта… ну, ее разве что пару минут подполировать, и готово. А что здесь?.. Плохо, не заметил я остатков рисок от предшествующей полировки. Эту грань переделывать, лишние пятнадцать минут как пить дать. А вот эта… что ж, вполне даже, тут исправлять нечего. Что там у Сафара? Четвертая полировка? Молодец, а все же: