Негодяи (сборник)
Шрифт:
Со временем русские покинули галерею, и он вылез из укрытия. Жизнь в послевоенном Берлине была трудна, но Генрих имел талант к выживанию. Работать с картинами было все так же просто, они были лучше денег, если знать тонкости и иметь нужные связи. У Генриха было и то, и другое. У него остались десятки картин, сохранившиеся в подвале, и он начал торговлю. Долгое время он вел дела тайно, покупая у людей без имени и продавая людям без лица, помогая вновь обиженным немцам, которым пришлось отринуть прошлое и склониться перед русскими властителями, постепенно приспосабливаясь к тонкостям коррупции, процветавшей среди большевиков.
Достаточно быстро Генрих догадался,
Холодное и безжалостное письмо от Вальтера с требованием отдать ящик посланцу натолкнуло Генриха на мысль. Он среагировал импульсивно, злясь на Вальтера. За то, что тот опозорил семью, за родителей, погибших из-за того, что он творил, за письмо, в котором он просто требовал подчиниться, ничего не спрашивая ни про него, ни про родителей.
Он послал Вальтеру одну из копий, уверенный, что Вальтер не заметит разницы.
Следователи Штази объяснили ему, насколько он ошибался. Они пришли вечером, когда галерея закрылась и он был один. Не только сотрудники Штази, но и бывшие эсэсовцы, и они хорошо знали, что искать. Спросили его, где спрятан оригинал. Чем больше он все отрицал, тем больше его избивали.
– Ты дурак, – сказал один из них. – Твой брат оставил метку на всех картинах. А на той, которую ты отправил, ее нет.
Генрих не отдал картину. Решил, что лучше умрет, чем это сделает. Им почти удалось его вынудить, так жестоко они его избивали.
Но сказочно обогатились, погрузив к себе в машину другие полотна. Взяли все, что могли унести. Прежде чем уйти, один из пришедших отвязал его правую руку от левой и силой положил на стол.
– Твой брат сказал нам не убивать тебя, – сказал он, удерживая отчаянно сопротивляющегося Генриха. – Но сказал, чтобы мы сделали так, чтобы ты больше никогда его не обманул.
Другой взял в руку молоток с круглым бойком и методично переломал все пальцы и пястные кости на правой руке Генриха, одну за другой.
Генрих Бек больше не написал ни слова в дневнике, и больше никогда не писал картин. У него ушло два года на то, чтобы заработать денег столько, чтобы он смог купить паспорт умершего немца по имени Макс Вольф, а затем с помощью подкупа выбраться из Восточного Берлина, завернув подлинник картины Караваджо и одну копию среди собственных картин. Глянув на пару полотен, сотрудник американской таможни махнул рукой и пропустил его, признав их за любительские работы второсортного студента.
И теперь Макс думал, что ему делать с подлинником. Он старик, его время на исходе. Может, пора подумать о наследии. Хорошо бы отдать ее в дар деревне Стависки, туда, где она пробыла более трех столетий, но это настолько… неприбыльно.
Пролистав сообщения в своем телефоне, он наткнулся на одно, от недавно разбогатевшего китайского коллекционера, который искал ценные картины. Что-нибудь важное, сказал он. Что-нибудь впечатляющее. Он собирался создать музей.
Керри Вон
Керри Вон получила известность как автор невероятно популярной серии романов о приключениях Китти Норвилл, сотрудницы радиостанции и оборотня, ведущей ток-шоу и дающей советы сверхъестественным созданиям. Одиннадцатый и двенадцатый романы, Kitty Rocks the House
Даже негодяям нужно место, где можно выпить и расслабиться, такое, как клуб «Голубая Луна», описываемый в приведенном ниже рассказе, хотя, находясь в месте, где собираются негодяи, надо всегда быть начеку. Даже если ты сам негодяй.
Керри Вон
«Ревущие двадцатые»
Клуб «Голубая Луна» хорош тем, что он невидим, так что туда никогда не нагрянут непрошеные гости. Плохо же то, что, будучи невидим, он труднодоступен для большей части людей. Чтобы в него попасть, надо обладать малой толикой магии, а у Мадам М она имеется. Найти места, находящиеся не совсем здесь, для нее не представляет проблемы. Она говорит, чтобы нас высадили из машины на углу Пятой и Пайн, и отправляет водителя. Я иду следом за ней по мокрому тротуару вдоль кирпичных домов. Время еще раннее, на улицах много людей и машин, все толкаются и куда-то спешат, не глядя по сторонам. Хрипло гудят сигналы машин, оранжевый свет уличных фонарей делает полированную сталь и хмурые лица людей похожими на светящиеся изнутри янтарным светом. Я поплотнее натягиваю на плечи норковый воротник. Воротник Мадам М съехал до самых локтей, обнажив гладкую кожу ее спины. Идя рядом, мы похожи, как сестры.
Переулок, в который она сворачивает, ничем не отличается от остальных, потом мы сворачиваем в следующий проход и идем, пока не оказываемся наедине с мусорными баками, орущим под железной пожарной лестницей котом и хмурящимся небом. Она стучит по кирпичной стене, достаточно далеко от ближайших дверей или окон, но я не удивляюсь, когда на уровне головы в стене открывается окошечко. Она наклоняется и что-то шепчет. Открывается дверь. Непонятно, то ли дверь выкрашена так, что походит на кирпичную стену, то ли открылась сама стена. Не знаю, да это и не имеет значения.
По коридору плывет музыка джазового трио, и звук этот божественен. Привратник, горилла в человеческом образе, в сшитом на заказ костюме, чтобы на плечах не треснул, оглядывает нас и утвердительно кивает. Сходство с гориллой усиливается наличием густых волос на груди, виднеющихся из-под воротничка, на руках и в ушах. Затем он улыбается, обнажая клыки, а глаза сверкают янтарным светом. Какое-то существо, даже гадать не хочу, какое. Я иду вперед, стараясь не встречаться с ним взглядом. Гардеробщица, выглядящая вполне нормально, но кто ее знает, берет наши меха, и я даю ей хорошие чаевые. Коротко стриженный и чисто выбритый официант провожает нас дальше. Только что освободился столик, конечно же, ведь для Мадам М всегда столик освобождается. Я заказываю нам обеим содовую, и официант с улыбкой глядит на меня. Зачем приходить в такое место, если тебе не нужна выпивка? А выпивка здесь всегда хорошая, высшего сорта, контрабандная, а не забодяженная где-нибудь в глуши в ванной. Может, я потом ему скажу, и он сбегает.