Негодяй из Сефлё
Шрифт:
Колльберг очень любил хорошо поесть и выпить, не диво, что с годами он поднакопил лишний жирок, или слегка раздобрел, по его собственному выражению.
Но тот, кто вообразил бы, будто Колльберг из-за «округлости форм» утратил былую подвижность, рисковал жестоко ошибиться. Колльберг мог проявить неожиданное проворство и до сих пор владел техникой и навыками, которые приобрел в бытность парашютистом.
Колльберг перестал насвистывать и начал размышлять над проблемой, которая занимала его последние годы. Ему все меньше нравилась его профессия, он охотно бросил бы ее вообще. Проблема и раньше была не из легких, а стала еще сложней потому, что год назад его назначили инспектором уголовной полиции и, соответственно, положили более высокое жалованье. Не так-то просто инспектору уголовной полиции сорока шести лет от роду найти хорошо оплачиваемую работу не по специальности. Гюн, правда, говорила, что ей плевать на деньги, что дети скоро подрастут и тогда она снова пойдет работать. Кроме того, она уже теперь не теряла времени даром и за четыре года сидения дома выучила еще два языка, а значит, и платить ей будут больше, чем прежде. До рождения дочери она была старшим секретарем и может в любую минуту получить хорошо оплачиваемое место, только Колльберг не желал, чтобы ей пришлось вернуться на работу раньше, чем ей этого в самом деле захочется.
Кроме того, он с трудом представлял себе, как это он будет выглядеть в роли пенсионера.
Несмотря на природную лень, он тем не менее испытывал потребность в активной и разнообразной деятельности.
Ставя машину в гараж Южного управления, Колльберг вдруг вспомнил, что Мартин Бек по субботам выходной.
«Отсюда следует, что, во-первых, придется проторчать здесь целый день, а во-вторых, поблизости не будет ни одного толкового человека, с которым можно отвести душу», — подумал Колльберг, и настроение у него сразу испортилось.
Чтобы как-то себя подбодрить, он в ожидании лифта снова начал насвистывать.
XII
Колльберг не успел даже снять пальто, как зазвонил телефон.
— Да, да, Колльберг слушает… Что?
Он стоял за своим столом, заваленным бумагами, и смотрел в окно невидящим взглядом. Переход от прелестей семейной жизни к мерзостям службы не совершался у него так просто и естественно, как у других, у Мартина Бека например.
— В чем дело? Так, так. Нет, значит? Хорошо, скажите, я буду.
Снова вниз к машине, и на сей раз уже нечего даже надеяться избежать «пробок».
На Кунгсхольмсгатан он прибыл без четверти девять. Машину поставил во дворе. В ту минуту, когда он вылезал из машины, Гюнвальд Ларссон сел в свою и уехал.
Они молча кивнули друг другу. В коридоре он встретил Рённа. Тот сказал:
— А, и ты здесь.
— В чем дело?
— Кто-то прирезал Стига Нюмана.
— Прирезал?
— Да, штыком, — озабоченно сказал Рённ. — В Саббатсберге.
— Я Ларссона встретил. Он что, туда поехал?
Рённ кивнул.
— А Мартин где?
— Сидит в кабинете Меландера.
Колльберг окинул Рённа критическим взглядом.
— У тебя такой вид, будто ты уже совсем дошел.
— Так оно и есть, — сказал Рённ.
— Чего же ты не едешь домой и не ляжешь спать?
Рённ ответил тоскливым взглядом и побрел дальше по коридору. В руках он держал какие-то бумаги и явно шел по делу.
Колльберг громыхнул кулаком в дверь и открыл ее. Мартин Бек даже не поднял головы от своих бумаг. На появление Колльберга он реагировал только одним словом:
— Привет.
— О чем это толкует Рённ?
— А вот о чем. Погляди-ка.
Мартин Бек придвинул к нему два отпечатанных на машинке листа. Колльберг присел боком на край стола и углубился в чтение.
— Ну? — спросил Мартин Бек. — Что ты об этом думаешь?
— Я думаю, что Рённ составляет слишком уж мрачные донесения.
Но отвечал он, понизив голос и вполне серьезно, а пять секунд спустя продолжал:
— Жутковатая картина.
— Да, — отозвался Мартин Бек. — И у меня такое же ощущение.
— А как это выглядело?
— Хуже, чем ты можешь себе представить.
Колльберг покачал головой. Воображения у него хватало.
— Того, кто это сделал, надо брать, и как можно скорей.
— Вот именно, — сказал Мартин Бек.
— С чего начнем?
— Со многого. Мы зафиксировали кое-какие следы. Следы башмаков, а может, и отпечатки пальцев. Но, к сожалению, никто ничего не видел и не слышал.
— Скверно, — начал Колльберг. — Может уйти много времени. А убийца из опасных.
Мартин Бек кивнул.
В комнату, деликатно кашлянув, вошел Рённ.
— Пока сведения неутешительные. И с отпечатками пальцев тоже плохо.
— Отпечатки пальцев — это пустяки. — сказал Колльберг.
Рённ удивленно взглянул на него.
— У меня есть очень хороший слепок, — продолжал он. — След лыжного ботинка или очень грубого башмака.
— Тоже пустяки, — сказал Колльберг. — Только не поймите меня превратно. Все это может пригодиться потом, как улика. А сейчас важно только одно: схватить того, кто убил Нюмана. Доказать, что убил именно он, мы всегда успеем.
— Не вижу логики, — сказал Рённ.
— Верно, но нам пока не до логики. А кое-какие важные детали у нас есть.
— Ну да, орудие убийства, — задумчиво произнес Мартин Бек. — Старый штык.
— И еще у нас есть причина убийства…
— Причина? — переспросил Рённ.
— Разумеется, — отвечал Колльберг. — Месть. Единственно возможная причина.
— Но если это месть… — начал Рённ и не довел свою мысль до конца.
— …то нетрудно вообразить, что тот, кто убил Нюмана, намерен отомстить еще многим, — продолжил за него Колльберг. — А поэтому…
— …его надо схватить как можно скорей, — завершил Мартин Бек.
— Точно, — сказал Колльберг. — А вы как, собственно говоря, рассуждали?
Рённ с несчастным видом посмотрел на Мартина Бека, а тот отвернулся к окну.
Колльберг поглядел на обоих с вызовом.
— Минуточку, — сказал он. — Задавались ли вы вопросом, кто такой был Нюман?