Негодяй из Сефлё
Шрифт:
Женщина беспомощно покачала головой.
— Вам не приходилось слышать, чтобы вашему мужу кто-нибудь угрожал? Или что у кого-нибудь есть причины желать его смерти? Словом, о каких-нибудь угрозах?
Женщина все так же качала головой.
— Нет, — сказала она. — Да и с какой стати кто-то стал бы ему угрожать?
— А может, его кто-то ненавидел…
— Почему его должны были ненавидеть?
— Подумайте хорошенько, — продолжал Мартин Бек. — Не было ли таких людей, которые могли считать, что ваш муж дурно с ними обошелся? Он ведь был полицейским, а занимаясь этим ремеслом, наживаешь себе врагов. Он вам никогда не говорил, что кто-то преследует его или угрожает ему?
Вдова растерянно поглядела на сына, потом на Рённа, потом на Мартина Бека.
— Не могу припомнить. А уж такое-то я бы запомнила, скажи он об этом.
— Папа редко говорил дома о своей работе, — сказал Стефан. — Вам лучше спросить в полицейском участке.
— Спросим и там, — сказал Мартин Бек. — Он долго болел?
— Долго, но точно я не помню, — ответил мальчик и поглядел на мать.
— С июня прошлого года, — сказала она. — Он заболел как раз перед Ивановым днем, у него начались страшные боли в животе, и он после праздника пошел к врачу. Доктор решил, что это язва желудка, и уложил его в постель. С тех пор он считался больным, побывал у многих врачей, каждый говорил свое и прописывал свое лекарство. Тогда он лег в Саббатсберг, это было три недели назад, а там они все время брали анализы и делали уйму всяких исследований, но так и не выяснили, в чем дело.
Возможность говорить перевела ее мысли в другое русло и помогла оправиться от потрясения.
— Сам папа думал, что у него рак, — вмешался мальчик. — Но врачи утверждали, что никакой это не рак. Только ему все равно было очень плохо.
— А чем он занимался все это время? Он совсем, выходит, не работал с прошлого лета?
— Нет, — ответила фру Нюман. — Ему и в самом деле было очень плохо. У него бывали приступы боли, которые длились по несколько дней подряд. Тогда он просто не вставал с постели. Он принимал всякие лекарства, но без толку. Осенью он несколько раз наведывался в участок, чтобы посмотреть, как у них идут дела, — так он выражался, но работать он не мог.
— И вы, фру Нюман, не припоминаете, чтобы он сказал или сделал что-нибудь, что можно хоть как-то увязать со всем случившимся? — спросил Мартин.
Она покачала головой и начала всхлипывать без слез. Взгляд ее был устремлен мимо собеседника в пустоту.
— У тебя есть братья или сестры? — спросил Рённ.
— Есть сестра, но она замужем и живет в Мальме.
Рённ вопросительно поглядел на Мартина Бека, а тот задумчиво крутил между пальцами сигарету и разглядывал сына и мать.
— Ну, мы пошли, — сказал Мартин Бек мальчику. — Я думаю, ты способен и сам позаботиться о маме, но лучше бы всего было раздобыть врача, который уложил бы ее в постель. У вас есть врач, которому удобно позвонить в это время?
Мальчик встал и кивнул.
— Доктор Блумберг, — сказал он. — Мы всегда его вызываем, когда у нас кто-нибудь заболеет.
Он вышел в холл, и они услышали, как он набирает номер, а немного спустя ему кто-то ответил. Говорил мальчик недолго, потом он вернулся в гостиную и встал подле матери. Теперь он казался более взрослым, чем тогда, в подворотне.
— Доктор приедет, сказал мальчик. — Вам не обязательно дожидаться. Он скоро будет здесь.
Они встали. Рённ встал первым и, уходя, прикоснулся к локтю женщины. Она не шелохнулась и не ответила на их «до свиданья».
Мальчик проводил их до входных дверей.
— Возможно, нам еще придется побывать у вас, — сказал Мартин Бек. — Но до этого мы позвоним, чтобы справиться о самочувствии фру Нюман.
Когда они вышли на улицу, Мартин Бек спросил у Рённа:
— А ты хорошо знал Нюмана?
— Не особенно, — уклончиво ответил Рённ.
IX
Едва Мартин Бек и Рённ подъехали к месту преступления, сине-белая вспышка магния на мгновение озарила грязно-желтый фасад больничного корпуса. И машин здесь прибавилось; они стояли с включенными прожекторами.
— Это, должно быть, наш фотограф, — пробормотал Рённ.
Когда они вышли из машины, фотограф поспешил им навстречу. У него не было сумки, аппарат и лампу-вспышку он держал в руках, а карманы его куртки оттопыривались от пленки, лампочек и объективов. Мартин Бек узнал его по прежним встречам на местах преступлений.
— Это не наш, — ответил он Рённу. — Похоже, что пресса нас обскакала.
Фотограф, делавший снимки для одной вечерней газеты, поздоровался и сразу, покуда они шли к дверям, щелкнул обоих. У крыльца стоял репортер из той же газеты и пытался втянуть в разговор полицейского. Увидев Мартина Бека, он воскликнул:
— Доброе утро, господин комиссар. Вы разрешите вас сопровождать?
Мартин Бек покачал головой и поднялся на крыльцо, имея Рённа в кильватере.
— Ну хоть маленькое интервью, — не унимался репортер.
— Потом, — ответил Мартин Бек и, придержав дверь для Рённа, захлопнул ее перед носом репортера, скорчившего недовольную мину.
Наконец прибыл и полицейский фотограф, он остановился перед палатой, держа в руках свою сумку. Поодаль стоял тот самый врач со странным именем и полицейский в штатском из пятого участка. Рённ вместе с фотографом вошел в палату, чтобы дать ему необходимые указания. Мартин Бек подошел к двум другим.
— Как дела? — спросил он.
Старый, неизменный вопрос.
Полисмен в штатском — звали его Ханссон — поскреб в затылке и сказал:
— Мы разговаривали с большинством пациентов в этом коридоре, и ни один из них не видел и не слышал ничего подозрительного… Я хотел поговорить с доктором… но с этим много не наговоришь.
— А с теми, кто лежит в соседних палатах, вы беседовали? — спросил Мартин Бек.
— Да, — ответил Ханссон. — Мы сами обошли почти все помещения. Никто ничего не слышал, в старых домах знаете какие толстые стены!