Негодяй из Сефлё
Шрифт:
С такой задачей не справилась бы ни одна вычислительная машина.
Но писать он не умел. Мартин Бек просмотрел некоторые заметки в блокноте Меландера. Все они были сделаны очень своеобразным, неровным и совершенно неразборчивым почерком.
XIX
Рённ привалился к дверному косяку и захихикал. Мартин Бек вопросительно взглянул на него.
— Ты чего?
— Просто мне пришло в голову, что ты вот ищешь некоего полицейского, я
— Один и тот же?
— Да нет, не один и тот же, конечно. Оке Эриксон и есть Оке Эриксон, а Пальмон Харальд Хульт и есть Пальмон Харальд Хульт.
Мартин Бек подумал, что Рённа пора отправить домой отдыхать. Еще вопрос, можно ли считать присутствие Рённа вполне легальным, ибо, согласно закону, который вступил в силу с первого января, ни один полицейский не имеет права отрабатывать за год свыше ста пятидесяти сверхурочных часов, причем за квартал их число не должно превышать пятидесяти. С чисто теоретической точки зрения это можно толковать так: полицейский имеет право работать, но не имеет права получать деньги. Исключение допускалось только для особо важных дел.
А сегодняшнее дело — оно особо важное? Да, пожалуй.
Не арестовать ли ему Рённа? Хотя текущему кварталу сровнялось всего четверо суток, Рённ уже перекрыл законную норму сверхурочных. Поистине новое отношение к работе.
В остальном работа идет как обычно.
Стрёмгрен раскопал кучу старых бумаг и время от времени вносил в комнату очередную стопку.
Мартин Бек изучал бумаги с растущим неудовольствием, поскольку у него возникало все больше вопросов, которые следует задать Анне Нюман.
Но он не торопился снимать трубку. Снова беспокоить женщину? Это уж слишком. Может, поручить Рённу? Но тогда ему все равно придется самому начать разговор и просить извинения сразу за обоих — за себя и за Рённа.
Эта безотрадная перспектива помогла ему обрести необходимую твердость духа, он поднял трубку и четвертый раз с начала суток позвонил в обитель скорби.
— Нюман слушает.
Голос вдовы с каждым разом звучал все бодрее. Очередное подтверждение многократно засвидетельствованной способности человека приспосабливаться ко всему на свете. Мартин Бек встрепенулся и сказал:
— Это опять Бек.
— Ведь мы разговаривали с вами десять минут назад.
— Знаю. Извините меня. Вам очень тяжело говорить об этом… этом инциденте?
Неужели он не мог подобрать более удачное выражение?
— Начинаю привыкать, — сказала Анна Нюман весьма холодным тоном. — Что вам на сей раз угодно, господин комиссар?
— Хочу вернуться к тому телефонному разговору.
— С первым помощником комиссара Хультом?
— Вот именно. Итак, вам уже случалось разговаривать с ним раньше?
— Да.
— Вы его узнали по
— Разумеется, нет.
— Почему же «разумеется»?
— Потому что раньше я не спрашивала, кто говорит.
Вот это да. Крыть нечем. Надо было все-таки заставить Рённа поговорить с ней.
— Вам это не приходило в голову, господин комиссар? — спросила женщина.
— По правде говоря, нет.
Большинство на его месте покраснело бы или замялось. Но Мартин Бек был не из таких. Он продолжал с полной невозмутимостью:
— Тогда это мог быть кто угодно.
— Вам не кажется странным, чтобы кто угодно позвонил и назвался Пальмоном Харальдом Хультом?
— Я хотел сказать, что это мог быть другой человек, не Хульт.
— Кто же тогда?
«Вопрос по существу», — подумал Мартин Бек и сказал:
— А вы могли определить по голосу, молодой это человек или старый?
— Нет.
— А описать его голос?
— Ну, он был очень отчетливый. И звучал резко.
Точная характеристика Хультова голоса. Отчетливый и резкий. Но ведь множество полицейских разговаривает таким голосом, и прежде всего те, у кого за плечами военная служба. Да и не только полицейские.
— А не проще ли вам расспросить самого Хульта? — поинтересовалась женщина.
Мартин Бек воздержался от ответа. Он решил копнуть глубже.
— Быть полицейским прежде всего означает иметь кучу врагов.
— Да, вы уже это сказали при втором разговоре. Кстати, господин комиссар, вы сознаете, что это уже наш пятый разговор менее чем за двенадцать часов?
— Очень сожалею. Вы сказали тогда, будто не знаете, что у вашего мужа были враги.
— Сказала.
— Но вы хоть знали, что у вашего мужа были неприятности по службе?
Ему послышался в трубке короткий смешок.
— А теперь я не понимаю, о чем вы.
Да, она действительно смеялась.
— Я о том, — сказал Мартин Бек без всяких околичностей, — что очень многие считали вашего мужа плохим полицейским, который не справлялся со своими обязанностями.
Фраза сработала. Разговор снова принял серьезное направление.
— Вы шутите, господин комиссар?
— Отнюдь, — примирительно сказал Мартин Бек. — Я не шучу. На вашего мужа поступало много жалоб.
— За что?
— За жестокость.
Она торопливо перевела дух и сказала:
— Это абсолютная нелепица. Вы, должно быть, спутали его с кем-нибудь.
— Не думаю.
— Но Стиг был самым мягкосердечным из всех людей, каких я когда-либо встречала. К примеру, мы всегда держали собаку. Вернее, четырех собак, по очереди. Стиг очень их любил, относился к ним с бесконечным терпением, даже когда они еще не умели проситься на улицу. Он мог неделями возиться с ними и никогда не раздражался.