Негоже лилиям прясть
Шрифт:
– Объявляйте же, мессир, объявляйте, – шептал ему Бувилль.
– А что объявлять? – удивленно спросил Жуанвилль.
– Да что король здесь, понимаете, король!
– Король... – лепетал Жуанвилль. – А знаете, я уже пятому королю служу!
– Конечно, конечно, только объявляйте поскорей, – тревожно торопил его Бувилль.
Маго, стоя за ними, еще раз для верности вытерла губки ребенка.
Сир де Жуанвилль прокашлялся, чтобы очистить горло, и наконец решился; он провозгласил важно и почти разборчиво:
– Мессиры,
– Да здравствует король! – грянули в ответ бароны, впервые произнося это слово после смерти Сварливого.
Маго направилась прямо к регенту, и все члены королевской семьи столпились вокруг них.
– Да он здоровяк... Какой розовый... Просто жирненький... – говорили бароны, проходя мимо этой группы.
– Кто это наговорил, что младенец хилый и не жилец на этом свете? – шепнул Карл Валуа своему сыну Филиппу.
– Да полноте, французская порода крепкая, – подхватил Карл де ла Марш, слепо подражавший дяде.
Сын Мари де Крессэ и ломбардца чувствовал себя хорошо, даже слишком хорошо, по мнению Маго. «Ну что ему стоит покричать немножко? Хоть бы судороги его взяли, как в прошлый раз», – думала она. И незаметно старалась ущипнуть его под мантией. Но шелковые пеленки были слишком плотные, и ребенок не ощущал ничего, кроме приятной щекотки. Широко открытыми голубыми глазенками он смотрел вокруг, и казалось, все, что он видит здесь, доставляет ему удовольствие. «Вот ведь негодяй! Ничего, ты у меня еще запоешь! Если не сейчас, то ночью... А вдруг Беатрисин порошок выветрился?..»
В глубине залы нарастал гул голосов:
– Нам его отсюда не видно! Мы хотим им полюбоваться!
– Возьмите ребенка, Филипп, – сказала Маго и передала младенца зятю. – У вас руки длиннее моих. Покажите короля его подданным.
Регент взял маленького Иоанна, поднял его над головой, чтобы каждый мог увидеть и вдоволь насладиться лицезрением своего владыки. Вдруг Филипп почувствовал, что по рукам его течет что-то липкое и теплое. Ребенок, икая, срыгнул молоко, которого насосался полчаса назад, но молоко это приобрело зеленоватый оттенок и было перемешано с желчью; личико младенца тоже позеленело, потом стало густо багрового цвета, что не предвещало ничего доброго, головка бессильно запрокинулась назад.
Громкий крик ужаса и разочарования вырвался из груди баронов.
– Господи, господи! – воскликнула Маго. – Снова у него начался родимчик!
– Возьмите его, – пробормотал Филипп, сунув ей ребенка, как будто в этом запеленутом существе таилась для него какая-то опасность.
– Так я и знал! – раздался вдруг чей-то голос.
Это крикнул Бувилль. Он весь налился кровью и гневно глядел то на графиню, то на регента.
– Вы были совершенно правы, Бувилль, – отозвался Филипп, – нельзя так рано представлять баронам больного ребенка.
– Так я и знал... – повторил Бувилль.
Но тут жена быстро дернула его за рукав, опасаясь,
Но если Бувилль предпринял все, что мог, лишь бы удар миновал короля, пусть даже обрушившись на другого, старый слуга Филиппа Красивого как-то не подумал о том, что следует предпринять, коль скоро преступление все же совершится.
Графиня Маго тоже была застигнута врасплох. Она никак не предполагала, что яд подействует так быстро. И заговорила, желая успокоить окружающих:
– Не волнуйтесь, не волнуйтесь! Тогда, на крестинах, мы тоже думали, что он кончается, а он, смотрите-ка, оправился. Страшно видеть родимчик, но у детей он быстро проходит. Повитуха! Пусть кликнут повитуху! – добавила она, решившись на этот рискованный шаг, лишь бы обелить себя в глазах присутствующих.
Регент неловко растопырил руки, стараясь не прикасаться к одежде; он глядел на свои пальцы со страхом и отвращением, боясь притронуться к чему-либо.
Младенец посинел и задыхался.
Среди общей суматохи и отчаяния никто толком не понимал, что надо делать, как все это случилось. Мадам Бувилль бросилась в опочивальню королевы, но остановилась на пороге, пораженная пришедшей ей в голову новой мыслью: «Если я крикну повитуху, она сразу увидит, что мы подменили дитя и что у него на голове нет следа щипцов. Только бы, о господи, только бы с него не сняли чепчик!» Она бегом вернулась обратно, а тем временем все присутствующие устремились к покоям короля.
Помощь самой искусной повитухи была уже ни к чему. Все еще закутанный в затканную лилиями мантию, с крошечной короной, сбившейся на сторону, младенец покоился, как щепочка, на огромной кровати, застланной шелковым покрывалом. Закатив глаза, в мокрых пеленках, с почерневшими губами и с сожженными ядом внутренностями, младенец, которого представили баронам как короля Франции, приказал долго жить.
Глава V
Ломбардец в усыпальнице Сен-Дени
– Что же нам теперь делать? – одновременно произнесли супруги Бувилль.
Они попались в свою же собственную ловушку. Регент не пожелал оставаться в Венсенне. Собрав всех членов королевской фамилии, он предложил им сесть на коней и сопровождать его в Париж, где состоится Совет. Когда регент уже выезжал из дворца, Бувилль вдруг в отчаянном припадке храбрости бросился к нему. – Ваше высочество! – закричал он, хватая коня под уздцы.
Но Филипп не дал ему продолжать:
– Знаю, знаю, Бувилль; знаю, что вы разделяете с нами общую печаль, и признателен вам за ваше доброе чувство. Вас, поверьте, мы ни в чем не упрекаем. Ничего не поделаешь! Такова природа человеческая. Я сообщу вам свои распоряжения насчет похорон.