Неистовая волна
Шрифт:
— А, это вы, Вячеслав Иванович… — он демонстрировал хорошую память на имена, хотя пересекаться приходилось ровно два раза — по делам, к сожалению, не имеющим касательства к коррупции.
— Уезжаете, Федор Семенович?
— Ну что вы, разве я куда-то уезжаю, Вячеслав Иванович? — чиновник справился с испугом, соорудил дрожащую усмешку.
— А разве нет? — удивился Горбатов. — Вещи, супруга, полный бак.
— Ах, это… — чиновник снова смутился. — Да вот, на выходные к теще собрались в Терновое. Болеет женщина, супруга всю плешь проела. Мы на пару дней — туда, обратно…
Он словно оправдывался. Не с руки чиновнику высокого ранга такое делать. И вещей набросали в машину выше крыши:
— Прошу прощения, Вячеслав Иванович, нужно ехать, — заторопился чиновник. — Рад был бы с вами поболтать, но некогда, супруга волнуется…
Он прыгнул в машину, забыв закрыть крышку бензобака, и так удачно врезал по газам на старте, что чуть не повалил соседнюю колонку. Подполковник задумчиво смотрел, как серебристый «Крайслер» пропадает за штриховкой ливня. Вникать не хотелось, но что-то в этой сценке было не так. Люди испуганы, все боятся наводнения, но почему первым делом в голове возникает крыса, покидающая тонущий корабль?.. Он взглянул на часы и ужаснулся. Обещал супруге быть через двадцать минут, а фактическое «время прибытия» — не раньше девяти! Он завертел головой. Срочно задобрить свою любимую и единственную! В цветочном павильоне за мутным стеклом еще теплилась жизнь, шевелились тени. Он выудил из бардачка свернутый дождевик, стал прилаживать его на плечи…
Подполковник Горбатов завалился в дом вместе с громом небесным, под бой часов в прихожей, взмокший, но с цветами и радушной улыбкой. Супруга Настя дождалась, пока он стянет дождевик, и зарылась в его объятия. Милая сорокалетняя женщина с каштановыми кудряшками и вздернутым носиком трудилась педиатром в детской больнице, ходила на работу пешком (слава богу, что только два квартала) и каждый вечер в шесть часов была дома.
— Какая точность, — вздохнула Настя, кусая мужа за подбородок. — Мой приветливый полицейский ворвался ровно через два часа. Надеюсь, трудовая неделя на этом закончилась… Надо же, цветы, — засмеялась она, обнимая охапку роз. Потешно сморщила носик. — Желтые розы, какая прелесть. То ли к богатству, то ли к разлуке…
— Не придирайся, — Горбатов чмокнул жену в уголок губ. — Что осталось, то и купил. По цветку за каждые десять минут опоздания. Я нес их от машины под френчем, между прочим, — похвастался подполковник. — В противном случае, они бы плыли уже в Каспий.
Он снял ботинки, собираясь сунуть ноги в домашние тапки. Но тапок на месте не оказалось. Он вопросительно уставился на Настю. Благоверная поджала губы.
— Сочувствую. Тапок больше нет. Я их выстирала.
— Вот же гад… — он проследил за стремительным пролетом серо-бурого кота на второй этаж.
— Папка, наш Тишка нагадил сегодня в твои тапки! — радостно поведала семилетняя Юлька с потешными бантами, выбегая из своей комнаты и прыгая отцу на шею. — Сначала в один, потом в другой! Мама хотела его отлупить, но мы не дали!
— Все верно, пап, — вышел из комнаты пятнадцатилетний непричесанный Антон. — Наш кот описал твое имущество. Кстати, привет. Мы уже поели. Только мама не ела — без тебя она не может. Долго ты ехал. Это как-то связано с концом света, что остался за дверью?
— Неправда, Антоха! — вскричала Юлька. — Это никакой и не конец света! Конец света будет зимой — в декабре! Сначала конец света, а потом Новый год! Это нам Марья Петровна в садике говорила!
Какое удовольствие — прийти домой, обнять жену, смеяться вместе с детьми! Подполковник оттаял, снял надоевший мундир, нашел «резервные» тапочки. События суматошной пятницы удалялись в закоулки сознания, почти не беспокоили. Природный катаклизм остался за толстыми стенами и недавно отремонтированной крышей. Он лишь изредка напоминал о себе, когда менялось направление ветра и потоки воды хлестали по стеклам. Он заглянул в комнату к Юльке. Дочурка взахлеб рассказывала, как прошел сегодняшний день. Сначала было страшно, мама не хотела везти ее в садик, потом «дядя-гаишник Олег» (видимо, сосед Соболевский) подвез их на машине. Потом опять было страшно — уже в садике, когда над головой грохотал гром и дети сидели в кружке вокруг испуганной Марии Петровны. А потом стало весело, когда завхоз Юрий Павлович переоделся медведем и начал падать. А потом опять было страшно — мама прибыла со знакомой на ее машине, забрала Юльку, и они ехали домой под вот таку-ущим дождем… Нужно покупать вторую машину, сделал удручающий вывод Горбатов. И еще кому-то в этой семье сдавать на права…
Антоха, как водится, зависал на просторах Интернета. И ведь не придерешься — уроки делать не надо, гулять не отправишь, заставлять читать книжки — самому смешно. Настя на днях выдала бесценный перл: «Чем в Интернете сутками сидеть, лучше бы фигней какой-нибудь позанимался».
— Что делаешь, Антоха? — на всякий случай поинтересовался Горбатов, заглядывая к сыну.
— Качаю чего-то, пап, — отозвалось дите.
— Понятно, — вздохнул отец. — Уверен, ты когда-нибудь узнаешь, что в этой жизни можно скачать не ВСЕ.
— Надеюсь, что нет, пап, — улыбнулся Антоха. — Когда я вырасту, скачать можно будет ВСЕ.
И ведь не поспоришь. Прогресс шагает. Абсурд цветет. Глядишь, через двадцать лет и любовь будут грузить из Интернета, человеческую порядочность (для тех, кто хочет) и прочие моральные ценности. Он ужинал с женой на пустой кухне, при тусклом светодиодном освещении. Он обожал свою жену. За шестнадцать лет брака Горбатов ни разу не изменил своей Насте. Даже по пьяни, даже в мыслях никогда не возникало. А сотвори такое, то скончался бы наутро от острых колик в районе совести. Они смотрели друг на друга влюбленными глазами, общались как на первом месяце знакомства. Это вызывало у окружающих, с одной стороны, недоумение, с другой — жгучую зависть, неловко прикрытую иронией. Они могли говорить, могли молчать, могли беззлобно подтрунивать друг над другом — в любом случае, им было хорошо вдвоем. «Перманентное состояние дурацкой влюбленности», — заметил однажды в припадке сарказма Антоха.
— Не промокла сегодня? — спросил Горбатов.
— До пояса, — улыбнулась Настя. — Но как промокла, так и отмокла. Сначала было страшно, потом привыкла. Как ты думаешь, мы не уплывем?
— Ни за что на свете, — пообещал Горбатов, вымазывая хлебом остатки гуляша. К прочим немеркнущим достоинствам Настя еще и профессионально готовила.
После ужина она уложила спать Юльку, потом они сидели, обнявшись, перед мерцающим экраном телевизора. «Третья беда», — окрестил его однажды рановато взрослеющий Антон. — После дураков и дорог. Не понимаю, родители, чего вы в него таращитесь, как на новые ворота? Вы видите то, чего не вижу я?»
По всем шестидесяти кнопкам, как обычно, ничего не было. Но главное — ритуал. Просто сидеть, мурлыкать что-то на ушко, лениво поглядывать на экран. Разгул стихии в дом почти не проникал: отличные стены, тройные стеклопакеты. И слава всем богам, что осенью отремонтировали крышу — теперь ее никакой гнев небесный не проймет.
На местном канале шел старый художественный фильм про похождения безалаберного солдата Советской армии. Текла «бегущая строка». В ней не было ничего угрожающего от создателей чрезвычайных ситуаций. Никаких предупреждений, рекомендаций, обращений к жителям Таманска. Набившие оскомину объявления: «куплю», «продам», «арендую», «обменяю». Тревога после беседы со Склярским уже почти прошла, только изредка покалывало что-то под лопаткой.