Неистовые джокеры
Шрифт:
— Ну?
— Плакальщик мертв.
— Прекрасно, моя дорогая девочка. Просто прекрасно, — Он развернулся и пренебрежительно отпихнул в сторону свое инвалидное кресло. С унылым скрипом оно отъехало в угол. — Расскажи же мне, как все было. Все до последней восхитительной мелочи, до последней предсмертной гримасы…
— Там не было ровным счетом ничего восхитительного, — сказала Рулетка бесцветным голосом и отбросила заплетенные в косички волосы за спину, открыв синяк на щеке. — И я до сих пор не очень хорошо слышу правым ухом.
Астроном
— Я могла погибнуть! Вы об этом не задумывались?
— Не то что бы очень.
Он не сводил с нее глаз, и она заерзала, страшась встретиться с ним взглядом.
— Могли бы хотя бы предупредить меня! — выкрикнула она, пытаясь отыскать место, куда можно было бы без опаски смотреть, но повсюду натыкалась лишь на его безумие.
— Я тебе не нянька. Мне казалось, у тебя достаточно мозгов, чтобы самостоятельно собрать нужные сведения.
— Я не наемная убийца. И не собираю сведения.
Даже Кафка издал шелестящий одышливый смешок, который прозвучал так, будто потерли друг о друга сухие мертвые руки. Астроном запрокинул голову, отчего жилы на тощей шее выступили, словно прутики, и проревел:
— Ах ты моя драгоценная! Таким образом ты пытаешься скрыться от своей собственной души? Глупышка. Тебе следует впустить в себя ненависть, лизать ее, глотать ее, купаться в ней. Я даю тебе уникальную возможность отомстить. Отплатить болью за твою утрату. А когда все будет кончено, я дарую тебе свободу, которой ты так жаждешь. Ты должна благодарить меня.
— Я превращаюсь в чудовище, — пробормотала Рулетка.
— Что я слышу? Это сомнение? Тогда задави его. Вина — самое разрушительное чувство. Оно ослабляет тебя. Видишь ли, сомнение может привести к предательству, а ты ведь знаешь, как я поступаю с теми, кто предает меня. Я отдаю тебе Тахиона, хотя желал бы убить его собственными руками, так что немедленно прекрати скулить — как близка ты была к гибели и какой я негодяй, что заставляю тебя убивать. И даже не помышляй о том, чтобы пойти на попятный. Мне некогда разбираться с добрым доктором самостоятельно — пришлось даже Черепаху препоручить Бесу с Инсулин, — поэтому я буду очень недоволен тобой, если мне придется снова добавить Тахиона в список моих дел на сегодня. Удовольствие не пойдет ни в какое сравнение с последствиями, можешь мне поверить.
— Не думаю, чтобы вами двигало великодушие. Мне кажется, вы просто его боитесь. Потому и поручаете его мне.
Эти слова вырвались у нее, и она сразу же поняла, что зря произнесла их вслух: Астроном налетел на нее, и его скрюченные пальцы сжали ее челюсть, словно тиски.
— Ты назвала меня трусом, моя маленькая убийца?
На его лице застыла дьявольская гримаса.
— Нет, — пискнула женщина еле слышно.
— Хорошо. Мне не хотелось бы думать, что ты относишься ко мне без должного уважения. А ну живо! Рассказывай мне
— Нет!.. Я не могу… не могу пережить это заново.
С высоты своего роста она видела макушку его лысеющего черепа, покрытую редким пушком и усыпанную коричневыми старческими пятнами.
— Тогда получай!
И воспоминания нахлынули на нее с новой, ужасающей силой. Жуткое бесформенное нечто, копошащееся между ее ног, — таков итог бесчисленных часов мучительных схваток. Чудовище настолько безобразное, что даже медсестры брезговали взять его в руки.
— Хорошо, хорошо! Он… он ужасно мучился.
— А лицо, какое у него было лицо? Он должен был смотреть на тебя.
— Грустное. Как у озадаченного ребенка, который не может понять, за что ему делают больно.
Слезы осколками стекла подступили к горлу.
— Тебе это нравилось?
Его свободная рука сомкнулась на ее левом плече, и Астроном заставил ее опуститься перед ним на колени. Женщина почувствовала, как кровь пропитывает подол юбки, липнет к голым коленям.
Он снова впился в нее взглядом. Солгать было невозможно.
— Нет. — Из глаз ее хлынули долго сдерживаемые слезы, горячими дорожками протянулись по щекам. — Я совсем его не знала. Мы были знакомы всего один вечер. Но он был… добр со мной. А теперь он мертв, и мне страшно.
— И чего же ты боишься?
— Того, во что я превращаюсь. Я боюсь продолжать…
— Дорогая моя, тебе следовало бы куда сильнее бояться того, что произойдет, если ты откажешься продолжать. Ты принадлежишь мне, Рулетка, и если ты подведешь меня, тебя ждет ужасная кара.
Жуткий крик вырвался из ее горла, когда женщина увидела, как его ладонь вошла в ее грудь и уверенно обхватила сердце.
— Если я сожму пальцы, ты умрешь. — Рука опустилась ниже, стиснула ее яичники, распространяя по животу волны боли. — Не заставляй убивать тебя. Это была бы большая потеря. — Он вытащил руку и погладил ее разбитую щеку. — Но я не хочу пугать тебя, милая. Только помочь. Спасти и освободить твою душу. Тебя ждет безумие, которого ты так боишься, Рулетка, если ты не отомстишь своему главному обидчику и не очистишь свою душу. Без этого очищения стирать твою память без толку. А теперь отправляйся, отыщи Тахиона и убей его — тогда ты будешь свободна.
— Свободна, — выдохнула она.
Астроном внезапно отпустил ее подбородок, и она полетела вперед и упала на четвереньки. Подсыхающая кровь липла к пальцам, и она еле слышно всхлипнула. «Свободна даже от тебя», — подумала она с чувством, которое не было ни любовью, ни ненавистью, но имело в себе что-то и от того и от другого одновременно.
— Да, моя сладкая. Даже от меня.
Она зажмурилась, ожидая удара или другого наказания, которое должно было немедленно последовать за такую непочтительность. Секунды текли, но ничего не происходило. Женщина осторожно приоткрыла глаза.