Неизбежность (Дилогия - 2)
Шрифт:
У комбата мы получили последние ЦУ - ценные указания:
порядок следования, маршрут, меры безопасности. Офицеры батальона были взбудоражены и в то же время деловиты, молчаливы. Ни комбат, ни его замы, ни адъютант старший, ни ротные не скажут лишнего словечка. Почудилось: Трушин хочет что-то сказать мне, но и он ничего никому не сказал. Я и сам молчаливым сделался. И когда возвратился в роту, там тоже не было лишних разговоров - только о том, что связано с выступлением, с походом; слово, два - и молчок. Солдаты убирали палатки, выдергивали колышки, скатывали шинели, переобувались, проверяли подгонку снаряжения, утрамбовывали вещмешки, куда добавился сухой паек. Ни шуток, ни смеха. Как
Умолкли. Покашливание. Кое-где цигарки - как светляки.
Ухожу и возвращаюсь, запыхавшись: получил приказание поднимать роту. Свершается! В темноте возникают фигуры, растворяются, вновь возникают. Ночь на редкость непроглядная. Где земля, где небо - не разберешь, они сливаются, свариваются без шва. Но наши глаза натренированы, и в степи кое-что мы, конечно, различаем: контуры людей, повозок, пушек, автомашин, танков, и человеческие силуэты, и распахнутые настежь двери покинутых землянок. Раздаются негромкие и отчего-то сплошь хриплые команды взводных и отделенных. Рота выстраивается; в темноте, наверное, свое место в строю ребята как бы нащупывают плечами: плечо ищет привычное плечо соседа. Вывожу роту на проселок. Комбат нас останавливает. Поджидаем, когда подойдут остальные подразделения. Подошли. Батальонная колонна двинулась за капитаном.
Нужна осторожность, чтобы не наступить на ноги впереди идущего, не споткнуться, не упасть. Упадешь, задние поднапрут, беда будет - ни черта же не видно. За фронтовиков, за ветеранов-забайкальцев я спокоен, народец опытный, ночных маршей посовершали - будь здоров! Тревожусь о юнцах, о зеленых. Если б мог, с каждым рядышком пошел бы!
Л пехоты - пропасть: топот по всей степи. Изредка команды, изредка увесистый матюк. Скрипят колеса подвод, ржут лошади.
Где-то недалеко заводят моторы, где-то подальше моторы уже гудят - и танковые, и автомобильные. Воняет соляркой. В разных концах степи взлетают сигнальные ракеты, зеленые и красные.
И гаснут. Становится еще темнее. А мы шагаем, шагаем, и что удивительно - в этакой-то темени шагаем в добром темпе. Как будто застоялись и теперь наверстываем упущенное. Почему торопимся, не совсем понятно. Но темп даже возрастает, испарина мигом облепила. Невидимая в темноте пыль похрустывает на зубах, кажется: она черная, как ночь. Граница все ближе и ближе.
Вон там, впереди, средь ковыля, полыни, солончаков, каменных россыпей там! Как-то она встретит нас? В глубоком японском тылу, за грядой сопок, зарницы взрывов, смягченный расстоянием и будто присыпанный каменной осыпью и песком грохот, - видимо, наши обстреливают дальнобойными укрепрайон. У нас в тылу, на огневых позициях тяжелой артиллерии, вспышки орудийных залпов, дальних-дальних, и звука не слыхать. А вообще, как нам объяснили, наступать будем без артиллерийской и авиационной подготовки, чтоб достигнуть внезапности при переходе границы.
Пошаркав ногами, подошел Федя Трушин.
– Лейтенант, принимаешь к себе?
– Товарищ гвардии старший лейтенант, мы батальонное начальство уважаем!
– Политсостав распределили по ротам: парторг и комсорг - во вторую и третью, ну а я к тебе, - словно оправдываясь, сказал Трушин.
– Федор, ты же знаешь: я и впрямь тебе всегда рад.
– Знаю, Петро. Буду с тобой при переходе границы.
И в дальнейшем... Теперь тебе не страшно?
– С тобой-то? Да хоть на Токио пойду!
Этот неожиданно шутливый разговор немножко встряхнул меня. И если без шуток: с Трушиным я спокойней,
Команда: "Стой!" Останавливаемся. Слышу два звука - стук сердца и зудение комаров, облепляющих похлестче испарины. Затем слышу звуки моторов - один приближается, угрожающе рыча, и мимо с включенными фарами - чтоб не раздавить кого - пролязгала тридцатьчетверка. У сопки - за ней Маньчжурия, за ней японцы - затормозила и выстрелила из пушки. Один танковый выстрел, послуживший сигналом. Степь взревела сотнями моторов, озарилась сотнями фар. Ослепительный огонь волнами заколыхался над степью. Я взглянул на часы, французские, знаменитые, коварные нравом: ровно час. Спросил у Трушина:
– На твоих сколь?
– Час.
Значит, не врут Драчевские, французские, обманные!
Трушин сказал:
– Запомни это число, Петро: девятое августа.
– Запомню! Сегодня начали закапывать вторую мировую в землю. Чтоб не встала больше.
За сопками - взрывы. Похоже, разведгруппы и передовые отряды ударили по японским кордонам. Пора бы и нам! Гром и скрежет танков, гудение автомашин, стук конских копыт. Колопна за колонной проходят к границе. В лучах фар - поднятая колесами и гусеницами песчаная пыль. Окрест - словно в тумане.
Настает и черед пехоты.
– Шагом арш!
Озноб охватывает меня - волнуюсь, да и в степи свежо, - и, будто бы для того чтобы согреться, кричу во всю мочь:
– Рота, за мной, шагом марш!
Орать, точно, надо в полные легкие: рев моторов слева и справа. Команду мою слышат лишь в первых рядах, но они трогаются, а за ними и остальные: тут не зевай, следи за передними, иначе оторвешься, отстанешь. Держа автоматы на изготовку, идем широким шагом. Словно не желаем отстать от танков. Куда там!
Они прорычали, пролязгали, навоняли выхлопными газами и растворились в мороке, за сопками. И нам туда. В темени, на обратном скате сопки и в распадке, трещат пулеметные и автоматные очереди и тут же смолкают. Что там произошло? Нам ничего по командуют.
Вперед! Вперед! Быстрей, быстрей! Танков уже не слыхать.
Нельзя отрываться от передовых отрядов. По бокам от моей роты идет вторая рота нашего батальона и рота другого полка, вклинивается и минометная рота. Так и перемешаться недолго. Вот эти сопки, где граница? Или это другие? Они здесь как близнецы, не отличишь.
13
СОЛДАТ ГРАНИЦЫ
Алексей и Костя снаряжали диски к автоматам, и Алексей чувствовал, как у него подрагивают пальцы. Взглянул на Костю - и у того руки дрожали. Да и как не волноваться, когда только что, на боевом расчете, им объявили: они входят в состав штурмовой группы. На боевом расчете не дашь воли чувствам, хотя все написано на лицах, зато после команды начальника заставы: "Разойдись!" - шумок поднялся немалый. А как тут промолчать, если одним посчастливилось, другие же "баранку" получили! "Баранку", ноль, заработали те, кто останется на заставе, ребят можно пожалеть: не пофартило. Счастливчики будут штурмовать японский кордон, среди них он, Алексей Маслов, и его дружок Костя Рощупкин, ура! Расходясь с боевого расчета, счастливчики "ура", конечно, не кричали, но хлопали друг друга по плечу, поддавали кулаком в бок: "Повоюем!" А получившие "баранку" чертыхались или пасмурно роняли: "Чем мы хуже?" - но расчет произведен, кто куда обозначено. Все понимают это, однако шумок утих не сразу, хотя начальник заставы быстренько ушел в канцелярию, - возможно, чтобы не слышать обиженных.