Неизданный Федор Сологуб

Лавров Александр Васильевич

4

Желанье страстное — сорвать На мне лежащую печать, Печаль и страстное томленье, Удел безрадостный — молчать, Надежда — тяжкого мученья Принять святую благодать. Боязнь жестокого мученья, Тоски холодная игра, К чему-то смутное влеченье, — Вот чем наполнен день с утра. 24 июня 1878

5

ЯР-ХМЕЛЬ Земля покрыта мглой холодной, Обвита снежной пеленой, Бездушной, мертвенной, бесплодной. В лесу не воет волк голодный, И не бежит своей тропой. И леса нет, одна пустыня, Ветров безгласная рабыня. По ней блуждает ветер злой, И мрачно-тихих гор твердыня Его не сдержит пред собой. По всей поверхности унылой Везде и всюду мрак унылый, Повсюду холод гробовой, И спят глубоко в недрах силы, И странный царствует покой. Но Солнцебог прогнал туманы, Оковы холода разбил, И вихри, бури, ураганы Лучами солнца он сразил, И зиму взором победил. Яр-Хмель дохнул, — весна настала, Природа вышла из оков, Вода разбила свой покров, И хлынула и побежала, И залила снега лугов. Земля

покрылася цветами, И воздух жизнью задышал, И над зелеными лугами, И над долами, над горами Природы голос прозвучал. Лес вырос днем, и золотые Лучи в нем весело прошли. За днями ночи хмелевые. Тихи, загадочно-немые И нежно-страстные текли. Земля пылает страстью тихой, Любовью чистой и святой, И страстный царствует покой, Забавой не нарушен дикой, Храним живою тишиной. В кустах горячее дыханье. Поет так сладко соловей. Здесь нет тоски и ожиданья, Везде и шепот, и лобзанья, И блеск неведомых очей. Они так скоро пролетели, Часы тех сладостных ночей, В лесу уж листья пожелтели, И птицы вольные не пели, И становилось холодней. Яр-Хмель уж землю покидает, И опечалилась она, И слезы светлые роняет, И Бога тихо упрекает, Пред ним недвижна и бледна. Не плачь, сказал ей бог могучий, — Возьми подарок от меня, Из всех даров природы лучший, И помни бога, дар храня. К тебе, подруге темноокой, Вернусь; лаская и любя, Весною посещу тебя. — И он припал к груди высокой, Ее руками он обвил, И улетел он в путь далекий; Но пробежал огонь глубоко, И грудь земную наводнил. И с той поры огонь сокрытый Всех обитателей живит, И, мощным гением открытый, Природу он животворит, Глаза поэта отверзает, И силу в грудь его вливает. 27 июня 1878

6

На лестнице не видно никого, Бутылку с водкой в рот я опрокинул. Нельзя сломать сургуч, да ничего, Лизнул я пробку, но ее не вынул. Попала только капля на язык, Но эта капля сладкой мне казалась. Я водки не пил, к ней я не привык, Но так была приятна эта шалость. А Дмитриев из рюмки водку пил, Он офицер, и очень любит водку. Вчера, как и всегда, он скромен был, А все ж луженую имеет глотку. 2 июля 1879

7

Обширен русский Пантеон, Богов чужих вмещает он, А наш святой, великий Бог Давно покинул свой чертог. 28 сентября 1879

8

Застенчив я, и потому смешон. Моей неловкости мне часто стыдно. Когда ж в задор бываю вовлечен, То говорю и дерзко, и обидно. Я б никому понравиться не мог, Кто знает, что застенчивость — причина? Молчу, молчу, но слов прорвется ток, И будто бы раскрылася причина. Когда бы я спокойным быть умел, Я говорил бы кротко и учтиво, И правду в комплименты б завертел, И улыбался б вежливо и льстиво. Но не могу, волнует все меня, И долго я в себе таю обиду. Иной подумает: «Вот размазня!» Когда, сконфуженный, я тихо выйду. Всем кажется, — я, как тростник, дрожу, И никуда я в жизни не гожуся, Но я порой внезапно надержу, Или с мальчишками вдруг подеруся. Тогда бранят меня, стыдят, секут, Как будто бы со мной нельзя иначе, Как будто бы березовый лишь прут Мне нужен так, как кнут упрямой кляче. 9 ноября 1879

9

МУЗА Муза — не дева, не резвый ребенок, Муза — не женщина, стройно-развитая. Муза — не ангел, не гений небесный, Муза — не тайна, от века сокрытая. Честь и невинность давно потерявши, Все же ты манишь, богиня прелестного, Но я бегу тебя в страхе и ужасе, И удаляюсь от ложа бесчестного. Эти позорны объятия музы, Гениям праздности вечно открытые, И порождает конфектные куклы Лоно твое, широко плодовитое. Но, гражданин и служитель народа, Я убегаю от храма напрасного, И поклоняюсь труду вековому, Музе невинной труда и прекрасного. 14 марта 1880

10 [22]

НА ШИПКЕ ВСЕ СПОКОЙНО Три картины Верещагина Гром орудий на Балканах После битвы призатих. Оба лагеря спокойно Выжидают битв иных. Снег сверкает на вершинах, И в долинах он лежит, И при месяце огнями Разноцветными блестит. Месяц в небе птицей мчится, То укроется меж туч, То в разрыв их быстро бросит Зеленеющий свой луч. Тесной стаей, вперегонку Пробегают облака, Будто гонит их куда-то Невидимая рука. Тихо, слышен каждый шорох, Кручи белые молчат. На часах стоит, и дремлет, И качается солдат. Воет ветер над горами, Гонит в небе облака, Пелена снегов клубится, Словно быстрая река. Потемнел Балкан лесистый, Встрепенулся ото сна, Мрачно смотрит, как за тучи Робко прячется луна. Точно духи в пляске мчатся, — Вихри стонут и вопят, И стоит в снегу по пояс Замерзающий солдат. Вьюга злится, вьюга плачет, Кучи снега намело, Все проходы, все тропинки Этим снегом занесло. Ничего вдали не видно, Ночь бурливая темна, И не светит из-за тучи Оробевшая луна. Над волнистыми снегами Видны шапки да башлык, Да торчит из снега острый И блестящий сталью штык. 14 марта 1880

22

На Шипке все спокойно. —Название одного из полотен балканской серии (1879) Василия Васильевича Верещагина(1842–1904). В основу триптиха положен эпизод русско-турецкой войны 1877–1878 гг.; художник дал три последовательных изображения замерзающего на посту часового. Балканская серия Верещагина широко обсуждалась на страницах центральных газет. Стихотворение включает реминисценции из «Бесов» (1830) А. С. Пушкина.

11

ЦЕРКОВЬ Без колебанья, без сомненья Я в детстве шел к вечерней в храм. Какие дивные мгновенья Переживалися мной там! В углах — таинственные тени, В окно глядит немая ночь. Невольно клонятся колени, Не в силах слезы превозмочь. В душе светло, тепло, отрадно, Как в свежем венчике цветка. Святым словам внимаю жадно, И негодую на дьячка. Приду домой, — горит лампада, В душе такая благодать. Ни чаю, кажется, не надо, Ни есть не хочется, ни спать. Всю ночь в слезах и умиленный Проволновался б, промечтал, И всё б стоял перед иконой, Всё б эти ризы целовал. Теперь не то: былые думы, Былая вера и любовь Не согревают ум угрюмый И не волнуют в сердце кровь. Все обаяние молений Уже рассеяно; иной Прекрасный и блестящий гений Теперь встает передо мной. Уж храма Божьего бегу я, Лишь поневоле иногда С досадной думою вхожу я, И чуть не плачу от стыда. 29 июня 1880

12

Ах, зачем ты не затих, Не умолкнул навсегда, Мой небрежный, звонкий стих? Горечь темного стыда, Капли одиноких слез, Всю печаль, что я принес В жизнь печальную мою, Всю тебе передаю. Но в тебе отрады нет. Ни среди гнетущих бед, Ни среди тоски немой, Неприветен отзыв твой На призывную печаль. Мучит твой унылый стон. Никому не будет жаль, Что навек замолкнет он. 8 июля 1880

13 [23]

Мне в Институте живется Скучно, тоскливо и трудно: То вдруг Смирнов придерется, Пилит ехидно и нудно; То математик писклявый, Латышев, скуку умножит, Лапкой умывшися правой, Хитрый вопросец предложит; То нас Гуревич замает Длинно-сплетенным рассказом, Быстро по классу шагает, Пар поддает своим фразам. Иль повязав полотенце (После попойки) чалмою, С ликом святого младенца Мучит своей болтовнею. Щиплет свои бакенбарды, Трет покрасневшие веки, Мямлит он, что лангобарды Переправлялись чрез реки. Естьеше глупый Наумов. Место ж такому невежде! Не заучив, не подумав. Врет он и врет, как и прежде. Есть и Гербач чистописный, Ухов с гимнастикой пыльной, Рыбчинский есть закулисный, Галлер есть брюхообильный. Выше директор над нами, Богу единому равный, Красными славный речами, Строгий, но добрый и славный. Но Сент-Илера просили Мама и бабушка вместе… Что за последствия были, Я рассказал в другом месте. Здесь же скажу, что в печальной Жизни здесь есть и такое Время хорошее: в спальной Лечь наконец на покое. 29 сентября 1880

23

Мне в Институте живется… —В 1878–1882 гг. Сологуб получал образование в Санкт-Петербургском Учительском институте, при котором жил в интернате. «Этот институт, помещавшийся на углу 6-ой линии Васильевского острова и Черной речки, руководимый К. К. Сент-Илером, был выдающимся из учительских институтов как по составу преподавателей, так и по контингенту слушателей. Уже сам по себе руководитель института (редактор перевода „Жизни животных“ Брэма. — М.П.), образованный, гуманный, представлял исключительное явление в тогдашние годы. Сент-Илеру не уступал Я. Г. Гуревич, некоторые другие преподаватели» ( Клейнборт Л. М.Встречи. Федор Сологуб (Тетерников) // ИРЛИ. Ф. 586. № 442). Капитон Иванович Смирнов (1825–1902) — педагог, автор учебника по географии; директор 5-й гимназии. Василий Алексеевич Латышев(1850–1912) — методист-математик, директор народных училищ Санкт-Петербургского учебного округа, главный редактор журнала «Русский народный учитель»; друг и наставник Сологуба со студенческих лет. Сохранилась переписка Сологуба и Латышева за 1882–1892 гг. (ИРЛИ. Ф. 289. Оп. 2. № 30; Оп. 3. № 392); подробнее о Латышеве см.: Манковский В. П.Василий Алексеевич Латышев // Математика в школе. 1975. № 5. С. 81–83. Яков Григорьевич Гуревич(1843–1906) — педагог, редактор-издатель журнала «Русская школа»; владелец и директор частной гимназии. Лангобарды— племя западных германцев, первоначально жившее по реке Эльбе и затем переселившееся на Дунай, в VI в. образовало свое государство и перекочевало в Италию. Александр Владиславович Рыбчинский— преподаватель письмоводства. Константин Петрович Галлер— учитель пения. Яков Наумович Наумов(?-1912) — педагог, директор Учительского института. Карл Карлович Сент-Илер(1834–1901) — педагог, зоолог, автор работ по физиологии растений, директор Санкт-Петербургского Учительского института.

14

…Прекрасен был его закат, Его последние мгновенья… Угас он тихо, как олень, Пронизан пулей, умирает, Как на горах, слабея, день В вечерних красках догорает, И закрывается гора Мохнатой шапкою тумана. Наутро просветлеет рано, Настанет дивная пора. Туман, под солнцем исчезая. Сползет и скроется, — опять Все оживет. Но молодая Уже не будет жизнь сиять, И будет сломанная сила Холодным, вечным сном могилы, Покоясь тихо, почивать. 13 ноября 1880

15 [24]

ГЕОК-ТЕПЕ От полей бесплодных, От сохи и бороны, От детей голодных, От больной жены Он оторван. В край далекий Он отослан не один, Но, душою одинокий Средь неведомых равнин, Все семью он вспоминает, О родимой стороне И о плачущей жене Все он тужит и вздыхает. Чужедальняя страна Летом зною отдана, — Жгучий, знойный воздух юга. Ширь безжизненных степей; А зимой бушует вьюга Вдоль и поперек по ней. Долго шли они по степи. Вот оазис, крепость, вновь Свищут пули, льется кровь. Пала крепость Геок-Тепе. Пал и он с своей тоской, Окровавленный и бледный, Не увидевшись с женой, Ни с избушкой бедной, Ни с родною стороной. Только в час кончины Память привела Бедные картины Бедного села. Клеть давно пустая, Дом едва стоит, И жена больная В гроб уже глядит, — Грудь слаба и впала, Ноги чуть бредут. Грусть ли доконала, Изморил ли труд, — Все равно, уж скоро Кости отдохнут, Дети без призора По миру пойдут. 15 января — 28 июля 1881

24

Геок-Тепе— текинское поселение, крепость, построенная в 1879 г. в период военной экспедиции генерала И. Д. Лазарева в Ахал-Текинский оазис (Туркмения). Во время штурма крепости 28 августа 1879 г. русские не овладели укреплением и отступили с большими потерями. Повторный штурм, предпринятый генералом М. Д. Скобелевым в январе 1881 г., закончился победой и присоединением завоеванной территории к России.