Неизданный Федор Сологуб
Шрифт:
— А меня этот вопрос всю жизнь мучил.
Вскоре я переехал на Марсово поле, в бывший дворец принца Ольденбургского [799] . Но маршрут наш почти не изменился, и я только выходил значительно раньше, а Сологуб продолжал свою поездку один. Как-то, подъезжая к моему дому, Сологуб сказал:
— Можно написать, Владимир Викторович, о Вас целую поэму и начать ее так:
Жил Смиренский в доме высоком, У самого Летнего Сада.799
В июле 1921 г. В. Смиренский переехал на ул. Халтурина (бывш. Миллионная), дом 1, кв. 22. Ранее — дворец принца А. П. Ольденбургского; построен в 1780-е гг. (дом И. И. Бецкого).
Сам Сологуб жил в большой квартире вместе с племянницей и ее мужем [800] . Занимал он комнату, всю белую. На стенах висело много портретов, окантованных тоже в белое.
800
Вероятно, речь идет о свояченице Сологуба — Ольге Николаевне Черносвитовой (1872–1943) и ее муже Николае Николаевиче Черносвитове (1870–1937); замужем в то время была и их дочь — Татьяна Николаевна.
801
См. наст. изд. (в файле — раздел «III. Библиотека Ф. Сологуба. Материалы к описанию» — прим. верст.).
802
Ср. высказывание Сологуба (№ 20) на с. 404 наст. изд. (в файле — раздел «В. В. Смиренский <Воспоминания о Федоре Сологубе и записи его высказываний>» /№ 20. О своих сочинениях/ — прим. верст.).
Об аккуратности Сологуба в литературной среде рассказывался в свое время случай, который воспринимался как анекдот.
Был как-то в гостях у Сологуба Корней Чуковский. Уходя, он позабыл в прихожей свой зонтик. Пунктуальный и аккуратный на редкость, Сологуб не терпел у себя чужих вещей. Он на другое же утро послал Чуковскому открытку. «Дорогой Корней Иванович, — писал он, — Вы позабыли у меня зонтик, возьмите его, пожалуйста».
Но Чуковскому было некогда, да и погода стояла хорошая, и он за своим зонтиком не поехал.
Через три дня Сологуб писал ему вторую открытку: «Многоуважаемый Корней Иванович, — уже более официально и скупо извещал он, — у меня стоит Ваш зонт. Будьте любезны взять его».
Но Чуковский опять не поехал.
Спустя три дня, Сологуб снова пишет: «Корней Иванович! Потрудитесь взять Ваш зонтик!»
Потону письма Чуковский увидел, что Сологуб почти в бешенстве и, чтобы не раздражать старика, поехал к нему и взял, наконец, злополучный зонт.
Дома Сологуб был всегда в сером, надевал мягкие войлочные туфли, ходил по комнатам бесшумно и тихо. Любил чай, мармелад и пирожные с ягодами. Слушая стихи, опускал веки и покачивал ритмично ногой. Часто читал свои стихи, которых у него было очень много, около трех тысяч. Последние стихи его приближались своей мудрой ясностью к тютчевским, и сам он последние годы внешне разительно напоминал Тютчева. Помню из его неизданных стихов отдельные строки:
Был когда-то я поэт, А теперь поэта нет. Пьяный, рваный, весь я тут. Скоро в яму сволокут, И зароют кое-как… Дай полтинник на кабак! [803]Или еще:
Повстречалась красота. Между прочим, полюбил. Не придет из-под креста. Между прочим, позабыл! [804]Или:
Змея один лишь раз ужалит, И — умирает человек! [805]803
Цитата из стихотворения «Слышу песни плясовой…» (11 января 1926 г.; см.: Стихотворения.С. 483–484).
804
Цитата из стихотворения «Предо мной обширность вся…», которое приводим полностью по автографу ИРЛИ (Ф. 92. Оп. 1. № 379):
Предо мной обширность вся. Я, как все, такой же был: Между прочим родился, Между прочим где-то жил. Повстречалась красота, — Между прочим полюбил. Не придет из-под креста, — Между прочим позабыл. Ко всему я охладел. Догорела жизнь моя. Между прочим поседел, Между прочим умер я.805
Строки из стихотворения «Змея один лишь раз ужалит…» (1 (14) января 1926 г.). См. с. 144 наст. изд. (в файле — раздел «Ф. Сологуб. Неизданные стихотворения 1878–1927 гг.» /стихотворение № 253/ — прим. верст.).
Это строки случайно сохранившиеся в моей памяти, отнюдь не лучшие… Читал Сологуб прекрасно: тихо, но внятно, и в простоте его читки таилась глубокая выразительность.
Он любил сидеть на диване, закинув ногу на ногу, и смотрел всегда на собеседника из-под очков умными своими, иронически-смеющимися глазами.
— Труд писателя — это тяжелый труд, — говорил он, выпуская густую струю папиросного дыма, — почти физический. Ведь сколько приходится писать да еще переписывать, особенно прозы, и рука устает по-настоящему.
Я вот сейчас занимаюсь почти исключительно переводами (перевод Ренье) [806] , ничего не поделаешь, нужно жить и надобны деньги. Но обидно, что не имеешь возможности заниматься литературой! Так я устаю писать очень, к вечеру рука затекает. Я уж не говорю о том, что страшно утомляется мозг. Писатель так уж устроен, что все время думает непроизвольно, все подмечает и все старается ухватить, запомнить!
Он помолчал немного и, погасив папиросу, продолжал:
806
См.: Ренье Анри де.Собр. соч.: В [19] т. / Под общей ред. М. А. Кузмина, А. А. Смирнова, Ф. Сологуба. Т. 2: Дважды любимая: Роман / Пер. Ф. Сологуба. Л.: Academia, 1925. Ф. Сологуб редактировал также переводы из Анри де Ренье для издательства «Мысль». См.: Ренье Анри де.Собр. соч.: В 8 т. Т. 4: Потерянное счастье / Пер. О. А. Овсянниковой под ред. Ф. Сологуба. Л.: Мысль, <1926>; Т. 8: Провинциальное развлечение / Пер. под ред. Ф. Сологуба. Л.: Мысль, <1926>.
— Больше того, труд писателя очень неблагодарный. Напишешь большую вещь, измучаешься над ней, устанешь, а что потом? Потом вас начинают ругать на всех перекрестках, во всех газетах, и каждый старается не только выругать, но и поизощряться над вами в собственном остроумии. Если, например, не нравится критику Передонов, так он пишет, что Передонов — это, мол, сам автор и есть. Я вот хотел было продолжить «Мелкого беса», написать трилогию и обдумал уже вторую часть «Карьера Передонова», но я просто боюсь писать, потому что подымется опять такое улюлюканье, что лучше не связываться.
Критики наши не помогают писателям, а душат их, давят, стараются втоптать в грязь.
Конечно, не надо обращать внимания на них, но это легко говорить, а сделать трудно. Так-то вот! Быть писателем — это дело серьезное!
Последние годы он много переводил. Он и прежде занимался переводами Рембо и Верлена [807] , и достиг в них, по отзывам специалистов, величайшего мастерства, сумев передать самый голос поэтов [808] . Теперь он переводил прозу (Анри де Ренье), но перевел и много стихов (Тарас Шевченко) [809] и громадную по размерам поэму Мистраля (перевод с провансальского) [810] .
807
Переводы из Артюра Рембо см.: Рембо А.Озарения / Пер. Ф. Сологуба // Стрелец. Пг., 1915. Сб. 1. С. 173–190; Рембо А.Поклонение/ Пер. Ф. Сологуба // Стрелец. Пг., 1916. Сб. 2. С. 113. В 1905–1908 гг. Ф. Сологуб выполнил переводы из «Последних стихотворений» А. Рембо (см.: Багно В. Е.Федор Сологуб — переводчик французских символистов // На рубеже XIX и XX веков: Сб. науч. трудов. Л., 1991. С. 174–192. Здесь же опубликованы не изданные ранее переводы из «Озарений»). Стихотворения Поля Верлена переводились Ф. Сологубом в 1890-е гг., объединены в книгу: Верлэн Поль.Стихи, избранные и переведенные Федором Сологубом: Стихи. Кн. 7. СПб.: Факелы, 1908. В 1922 г. Сологуб вновь обратился к переводам Верлена, и в следующем году вышло второе издание: Верлэн Поль.Стихи, выбранные и переведенные Федором Сологубом. 2-е изд., испр. и доп. Пг.; М.: Петроград, 1923. Неизданные переводы из Верлена опубликованы в кн.: На рубеже XIX и XX веков. С. 173–174.
808
Мемуарист имеет в виду рецензию М. Волошина на книгу «Поль Верлэн. Стихи, избранные и переведенные Ф. Сологубом», в которой говорится: «Переводы Сологуба из Верлэна — это осуществленное чудо. Ему удалось осуществить то, что казалось невозможным и немыслимым: передать в русском стихе голос Верлэна» (Русь. 1907. № 343. 22 декабря).
809
См. выше коммент. 22 (в файле — комментарий № 769 — прим. верст.).
810
Фредерик Мистраль (1830–1914) — провансальский поэт романтической традиции, лидер фелибрижа. Сологуб переводил его поэму «Мирейо» (1859) в 1923–1924 гг. (Перевод не издан; хранится в ИРЛИ. Ф. 289. Оп. 1. № 47.) Русский перевод этой поэмы, выполненный Н. Кончаловской, издан в 1977 г.
Сын прачки, по существу — недоучка, — Сологуб был одним из культурнейших людей нашего времени!
На моих вечерах Сологуб выступал трижды. О двух выступлениях его у меня сохранились печатные отзывы. На вечере памяти К. М. Фофанова, когда я читал свою диссертационную работу об этом поэте, Сологуб произнес вступительное слово, в котором сказал:
— Фофанов не имеет примера не только в нашей, но и в мировой литературе. Никогда не было столь чистого дарования, такого продукта полного сгорания. Но в то время, когда мы помним других поэтов, чье сгорание было неполным, чье дарование давало иногда и чад, и копоть.