Неизданный Федор Сологуб
Шрифт:
Перед тем, как пойти к Сологубу, я получил много советов и наставлений. Меня предупреждали, что Федор Кузьмич человек нелюдимый и странный, что с молодыми поэтами он держит себя как инспектор классов с гимназистами, что мне придется выслушать от него немало горьких истин и ехидных замечаний.
На самом деле, все оказалось не так.
Меня в высшей степени вежливо и приветливо встретил невысокого роста благообразный старичок, почти лысый, с огромною бородавкой на щеке, в золотых очках, одетый в поношенный, но опрятный серый костюм.
Внимательно выслушав меня, он прочитал несколько моих стихотворений, сказал, что стихи ему нравятся, и подарил мне книгу своих стихов «Змеиные очи» [788] .
Года два я встречал Сологуба редко, а начиная с 1923 года, когда он стал во главе Ленинградского Союза писателей, а я был избран членом Правления [789] , мы стали встречаться каждую
Всегда исключительно пунктуальный, Сологуб не пропустил ни одного заседания Правления и ни разу не опоздал. Как бы ни чувствовал он себя плохо (у него была астма), он все-таки приезжал наглухо замотанный большим теплым шарфом, и ни один серьезный вопрос не был решен без его участия.
788
Книга «Змеиные очи» с дарственной надписью В. Смиренскому не найдена.
789
С 1924 г. Ф. Сологуб — почетный председатель секции переводчиков, с 1925-го — председатель секции детской литературы, с начала 1926 г. — член, а затем председатель правления Ленинградского отделения Всероссийского Союза писателей. В. Смиренский избран в Правление Союза писателей в 1926 г.
Здесь, встречаясь с ним часто, я убедился, однако же, что предупреждали меня знающие люди не без оснований: Сологуб обладал довольно тяжелым характером и, как все старики, большой склонностью к бурчанью. Дамы-писательницы буквально трепетали, когда он начинал «разносить» их, всегда спокойно, отнюдь не повышая голоса.
Он был чрезвычайно находчив, остроумен и в глубокой степени парадоксален.
В те дни я начал записывать высказывания Сологуба, и у меня за несколько лет составился целый сборник, который я назвал «Ненаписанной книгой Федора Сологуба». К сожалению, большая часть этих материалов у меня погибла.
Он говорил, например, так. Зашел разговор о том, что многие из наших писателей очень нуждаются.
Сологуб оглядел всех вместе с ним заседавших, и взгляд его остановился на Марии Михайловне Шкапской, сидевшей неподалеку от него в летнем платье без рукавов.
Сологуб сказал: «Да, это верно, многие очень нуждаются. Да вот, например, Мария Михайловна. Она ходит в платье без рукавов. Не на что купить рукава. И так у многих…»
Был поднят однажды вопрос о помощи поэту, имя которого я называть не буду [790] . Он был известен как аморальный субъект, в свое время работал в газете «Земщина» и антисемитском журнале «Жид», а потом писал передовые статьи в газете «Красный балтийский флот», пока его оттуда не выгнали. Кто-то сказал, что этому поэту не стоило бы помогать, но помочь надо, потому что все-таки он человек, а не собака.
790
Имеется в виду Александр Иванович Тиняков (1886–1934?) — поэт, публицист. Подробнее о нем см.: Варжапетян В.«Исповедь антисемита», или К истории одной статьи: Повесть в документах // Литературное обозрение. 1992. № 1. С. 12–37.
Тут Сологуба взорвало. Он ударил кулаком по столу и почти закричал: «Ну, как же можно так говорить? Так незаслуженно оскорблять собаку? Собака — это честное умное животное, преданное своему хозяину до конца жизни, и сравнивать ее с этим поэтом по меньшей мере — бестактно».
Помню, например, как однажды он мимоходом спросил у одного из писателей:
— Как поживаете?
— Паршиво, Федор Кузьмич, — ответил тот, уходя.
— Вот, — сказал Сологуб, — писатель, а разговаривать не умеет! Как же он может писать? Ну, что за чушь он сейчас сказал? Паршиво! Парша — это болезнь, и болезнь неприятная, а ко всему этому еще и заразная. Так что все, что мы можем сделать для этого писателя — это всячески его избегать. И только. А помогать ему незачем!
В Союзе писателей каждую неделю по субботам устраивались литературные вечера. Сологуб редко, но все же бывал на них.
Как-то на таком вечере я написал эпиграмму, которую поспешили отнести Сологубу. Эпиграмма касалась молодого поэта Александра Брянского [791] , и в ней рифмовались слова «глуп» и «Сологуб».
Сологуб прочитал эпиграмму, усмехнулся и потребовал чернила. Когда ему подали чернильницу и перо, он написал сбоку:
Уж рифмовать, так рифмовать. Простим неточность в рифме женской. В мужской же «б» и «п» смешать Нехорошо, В. В. Смиренский!791
Александр Брянский (наст. имя — Александр Робертович Фрейндлих; 1902-?) — поэт, беллетрист.
Должен отметить, что было несколько случаев, когда я мог серьезно рассердить Сологуба и, тем не менее, я был единственным, кажется, человеком, на которого он ни разу не рассердился, и наши отношения в конце остались неомраченными. Теперь я объясняю это и его глухим и безрадостным одиночеством и тем, что Сологуб, которому я был близок как поэт неустанным стремлением к строгости и ясности стиха, видел во мне своего ученика, своего последователя [792] . Это подтверждается тем, что он объединил вокруг себя ленинградских неоклассиков, во главе которых стоял я [793] , и тем, что он неизменно участвовал во всех моих вечерах и, наконец, тем, что я один из очень немногих русских поэтов, которым Сологуб посвятил стихи [794] . Вот начало этого посвящения, уже опубликованного. В нем ярко выражена мысль о полной оторванности искусства от жизни.
792
Некоторые стихотворения В. Смиренского 1920-х годов отмечены явным влиянием лирики Ф. Сологуба («Тоска стрелою сердце ранит…», «Из дневника бродяги», «Иду усталый…» в кн.: Скорбный А.Больная любовь: Стихи. Пб.: Кольцо поэтов, 1921. С. 16, 25, 28). Особенно заметно влияние Сологуба в последней книге стихов Владимира Смиренского «Осень. Стихи 1921–1926» (<Л>.: Книга, 1927).
793
В. В. Смиренский был председателем Ленинградского отделения «Ассоциации Неоклассиков» с 1925 г.
794
Посвящения не были принципиально значимы для Ф. Сологуба. В материалах к полному собранию своих стихов поэт снял их за исключением случаев, когда посвящение включено в название стихотворения.
Много стихов написал мне Сологуб в альбомы, подарил мне несколько своих портретов (на кустодиевском сделал такую надпись: «Когда я был с бородой, тогда я не был седой», писал мне письма, несмотря на то, что мы часто встречались (был случай, когда в один день он прислал мне три письма) [796] . У меня сохранилось большое количество его книг с надписями [797] .
795
Цитата из стихотворения «Какое б ни было правительство…» (7 (20) мая 1926 г.). См.: Русская литература. 1989. № 2. С. 176 под заглавием «В альбом».
796
См. выше коммент. 7 (в файле — комментарий № 754 — прим. верст.).
797
Нам известна только одна надпись Сологуба В. Смиренскому на шмуцтитуле (?) утраченной книги: «Любящий Его Федор Сологуб» (ИРЛИ. Ф. 355. № 54). Возможно, к Смиренскому обращена дарственная надпись на шмуцтитуле книги Ф. Сологуба «Фимиамы» (Пг., 1921): «Пииту, юноше лучезарному от „красноармейца“ 3-го разряда, зорко смотрящего на зарю его таланта и мечтающего видеть блестящий полный расцвет его. Красноармеец надеется, что ни люди, ни судьба, ни сам пиит не убъют его… мечты. 24.VII.1922». (Автограф Федора Сологуба без подписи. Частное собрание).
Из Союза мы возвращались всегда вместе. Сологуб жил почти рядом со мною, на Ждановке [798] . Тут происходила неизменная сценка с извозчиком.
Сологуб на ходу (он ходил очень медленно, задыхался) говорил извозчику:
— На Ждановку.
— Рублик положите? — ласково осведомлялся извозчик. — Полтинник. — Восемь гривен, барин, пожалуйте, — догонял нас извозчик. — Полтинник. — Семь гривен, барин, дешевле никак нельзя. Овес нынче больно уж дорог. — Полтинник. — Эхма, — с тоской соглашался извозчик, — пожалуйте!
798
Ф. Сологуб жил на набережной реки Ждановки, дом 3, кв. 26, В. Смиренский — на Зверинской ул., дом 42, кв. 30.
Дорогой Сологуб разговаривал. Рассказывал о своих поездках по России, вспоминал о возникновении у нас школы символистов, любил, проезжая мимо старинных зданий, рассказывать историю Петербурга, внимательно читал вывески.
Однажды, прочитав надпись «Москательная», Сологуб хитро посмотрел на меня и спросил:
— Владимир Викторович, что такое москатель?
Я честно сознался, что не знаю.
— Вот и я тоже, — вздохнул Сологуб.
Потом помолчал и грустно добавил: