Неизменная любовь
Шрифт:
— С чего это вдруг?
— Не знаю… Ну соврала и соврала. Сейчас же сказала правду. А теперь скажи ты — что мне делать?
— С чем и что тебе надо делать?
— С Аллой. Я чувствую себя, точно помоями облитая.
— Сходи в душ, — усмехнулся муж зло. — Тебе налить выпить? Я специально купил амаретто.
Я подняла глаза к его лицу — до того буравила взглядом светлый ковер — не улыбается Слава, совсем не улыбается.
— Что мне делать? — не унималась я.
— Не врать мне больше. Никогда. И пойти в душ. У тебя ноги
Я поднялась и бочком прошла к двери в коридор. Но на пороге обернулась.
— Вот что бы ты сделал на месте ее мужа?
Слава молчал. А я ждала ответа. Я хотела его знать. Для себя.
— Я никогда не буду на месте ее мужа. Иди в душ. И не лезь в чужую семью.
Я вышла из душа с мокрой головой. Присела в кухне к столу, на котором стояли две стопки, безумно пахнущие миндалем. Запах и вкус детства. Да, да…
— Тебе Морозов дозвонился?
— Да. Я сказала, что мы приедем к ним с ночевкой. Но на почту я не пойду. Разберись сам, потому что я не разбираюсь в мальчиках, — В груди глухо ухнуло, и я поспешила добавить с притворной веселостью. — Мне всегда нравились мужчины постарше.
— Да? — Вот Березов улыбался открыто. — А я наивно полагал, что тебе нравился всего один… мужчина средних лет.
Я схватился рюмку и подняла ее над столом.
— За тебя, мой единственный мужчина!
— За тебя, моя девочка!
Звон стекла показался мне слишком громким. Это, кажется, от моего сердца откололся маленький кусочек. Наверное, тот, что я случайно подарила Адаму. Все, больше его нет и я о нем не вспомню. Никогда.
Глава 13 "Где твои мозги?"
— Алла, ты дура! — так я и сказала этой дуре, когда утром она позвонила похвастаться изменой…
— Я знала, что ты так скажешь. Ладно, пока… Я в электричке.
— Детям привет.
Я швырнула телефон на подушку и уставилась в зеркальную дверцу шкафа, в которой отражались собачьи уши. Стелла под шумок забралась мне в ноги, и у меня сейчас не нашлось сил ее выгнать. Алла — дура, а кто тогда я? Как вчера и сказала — сука.
Во рту, кажется, остался привкус амаретто. Я поднялась и прошла к бару за новой порцией. Надо было вчера не останавливаться на одной — быть может, я перестала бы тогда думать о Паясо и сумела бы получить удовольствие с мужем, но увы… Он не налил мне второй. Он же не знал! Он мне верит… как дурак!
— Березов, в тебя можно влюбиться, — сказала я спросонья, когда он заглянул в спальню перед уходом на собеседование.
В костюме, галстуке, вкусно пахнущий… Снова — директор. Даже пару лет скинул, или просто костюм перевел года в солидность.
— А что, любить ты меня уже не любишь?
Я сильнее поджала ноги к голой груди. Он просто ответил на мои нынешние слова, не намекая на ночную неудачу. Я пыталась симулировать, но в этом обмануть Березова не получилось.
— Причем тут я? Я про твоих студенток говорю.
— У меня студенток нет. Одни студенты. И у меня самая лучшая на свете жена… Я вернусь к двум часам, самое позднее. И сразу поедем. Спеки что-нибудь, чтобы не с пустыми руками.
Печь я не стала. Выпив одну рюмку, я налила вторую для пропитки Тирамису, который мы с того злополучного джаза так и не купили. Впрочем, домашний все равно лучше. Я достала готовый торт из холодильника, когда муж уже переоделся в джинсы и спортивную футболку с воротничком. Почему-то сегодня Слава был удивительно хорош собой. Амаретто, видимо, творит со зрением чудеса.
— Яна, ну ты как всегда… — встретила меня Настя. — С пустыми руками не можешь. У бабушки всегда есть пироги, забыла?
Да, с капустой и с яблоками. И даже без собачьей шерсти. Мешок Березов сразу бросил в багажник. У меня была знакомая старушка, которая вязала из собачьей шерсти носки. На продажу. Не много, но все же хоть какая-то прибавка к пенсии. Всучить ей деньги никогда не удавалось. Но я приносила ей разную пряжу. Бывают же такие гордые люди. И это хорошо.
Посидели, поболтали, выпили, сходили в баньку, легли спать… Утром отправились кататься на квадроциклах. Лететь под горку было страшно, но по прямой — ничего, даже забавно. Но их невестка права: не для детей это развлечение. Не для маленьких.
— Слушай, ты не думала родить еще ребенка? — спросила меня Настя, когда мы накрывали стол к обеду.
— Зачем? — с трудом выговорила я, тяжело отходя от шока, вызванного вопросом.
— А чтобы не скучно было…
— Мне не скучно. Да и потом. Уже сорок, поздно как бы…
— А усыновить?
— Зачем? Я уже внуков подожду.
— Так тебе их и дали…
— Знаю, что не дадут, но… Они будут. По факту. Хотя и страшно. Безумно страшно. Для меня Мишка еще мальчик. Совсем мальчик.
— Ян, — Настя вдруг понизила голос, хотя мы в комнате были одни. — Я даже не знаю, как сказать… В общем… Мой брат…
— Настя, чего ты шепчешь? — сказала я, бросая на стол вилки. — Сколько надо? Мы перечислим.
Ее брат был директором детского дома в небольшом городке, откуда Настя была родом.
— Нет, не то. Там девочка есть. Подросток. Тринадцать ей, почти четырнадцать. Коля говорит, чудо-девочка. Умница, всегда поможет, всегда улыбается. Учится хорошо…
— Настя, — я постучала пальцем по столу. — Сколько? Ей операция нужна или что?
— Мама и папа ей нужны, — Настя выпрямилась. И я тоже. — Она учиться хочет. Ей дается учеба, Коля так говорит. Но какая у нас там учеба… Послушай, она попала к нему в пять лет, таких уже не берут. Даже когда деньги за детей давали и всех расхватали, мимо нее прошли… Ну помнишь, когда детей потом пачками возвращать начали? Он же приезжал, рассказывал. Вы же были тогда у нас…
— Настя, что ты хочешь?
Мне надо было остановить этот несвязный поток речи.
— Возьмите Леночку себе.