Неизменная любовь
Шрифт:
— К себе домой, ты хотела сказать!
Снова орет? Замечательно.
— Я сказала то, что хотела сказать.
— И что ты сказала, прости за вопрос?
— Констатировала факт раздельного проживания, — голос мой дрожал. Губы сделались горько-солеными. — Непонятно, что ли?
— Яна, ты рехнулась?
Судя по шуму, он хлопнул дверью. Входной?
— Рехнулся у нас ты! — Я с трудом, но продолжала говорить. — Ты меня бросил, а не я тебя.
Или орать…
— Я тебя не бросал…
Голос его скакал, как баскетбольный мяч. Он сбежал
— Ты можешь называть бабушку дедушкой, но хрен у нее от этого не вырастет!
Я вскочила на ноги. Он явно сейчас хлопнул дверью машины.
— Ты думал, я буду ждать тебя, как Карлсона? Надеяться и верить? Не слишком ли ты самонадеянный, а, господин Березов?
— Ян, ты можешь… помолчать?
Он явно хотел сказать — заткнуться, но в последний момент передумал.
— Если ты не хочешь слышать мой голос, то какого хрена звонишь?
— Чего я делаю? Я звоню тебе…
А что я сказала — звОнишь? Переобщалась с лимитой?
— Следи за дорогой, идиот, а не за моими ударениями!
Я сбросила звонок и рухнула на пол. Ну вот какого хрена! Господи, ну ведь даже не позвонил! Сволочь! Я ударилась лбом о деревянный пол. Глаза, полные слез, перевесили голову. С трудом соскребя себя с пола, я прошла в ванную умыться. На марафет не было сил. Джинсы, футболка — все, как он не любит. И плевать я хотела на его вкусы!
Уже поздно. Дороги пустые. Он гонщик. Но все же не стоит гипнотизировать дверь. Но я стояла в коридоре и моргала от напряжения. Ключей у него нет. Позвонит в звонок. Подойду к двери и спрошу, кто там? Кто, кто? Конь в пальто. Козел и без пальто. Почти две недели…
Звонок ударил в барабанные перепонки и парализовал тело. Стук, настойчивый, вернул его в движение. Но язык остался нем. Я просто повернула замок. Дверь он толкнул сам. Букет бросил. Я ведь не могла не поймать. Руки сжались вокруг талии. Сильные руки. Подняли вверх. Прокружили, не знаю. Перед глазами все плыло. От слез. Что я хотела сказать, забыла и уже не вспомню.
— Ты знаешь, дура, что я тебя ненавижу? Ты знаешь?
Он будто не знал, что отвечать с полным ртом нельзя. А во рту у меня были его губы. Значит, я поцеловала его первой. Огромная прихожая сжалась вокруг нас — я отбила локтями все ее углы. Что мы искали? Дверь? Куда? Он не знал планировки квартиры, а я прекрасно знала, что искать здесь нечего.
— Слава, блин, я вся в синяках буду…
Его губы замерли на моей щеке, потом он отстранился.
— Да мне убить тебя хочется за этот час!
— А мне — тебя, за все две недели. Гад!
— Прикуси язык!
— Сейчас я тебе его прикушу!
Я продолжала висеть на моем законном гаде, не ощущая ни рук, ни ног — все болталось в воздухе, или вообще парило в безвоздушном пространстве. Поцелуй был слишком долгим, чтобы помнить, что такое дышать…
— Можешь, не искать, я сплю на полу.
— А я ничего и не ищу…
И он поставил мне подножку — я не удержалась и рухнула на спальник. Он его все-таки нашел.
— Девочка должна носить платья, сколько раз повторять…
Но он сумел справиться с молнией на моих джинсах. Я не помогала ему, все держала в ладонях лицо — побрился в дороге, гад! Думал, что я встречу его с поцелуями… Сволочь! И мне безумно захотелось его оттолкнуть, ударить — я даже вскинула ногу, но, оказалось, лишь для того, чтобы сбросить с пальцев повисшую на них штанину.
— Те девочки, у которых есть мальчики… — простонала я, вытягивая руки, чтобы лишиться футболки одновременно с лифчиком. — А мой дядечка непонятно где шлялся две недели!
— Все ждал, чтобы ты к нему приехала… Но это, сейчас вижу, не входило в твои планы!
Он стянул футболку, а слаксы упали с него сами по себе, хотя им было, на чем задержаться. Ни о какой раскачке не шло и речи. Это не было актом любви, это было продлением контракта на владение телом — с обеих сторон. Наши объятия давно не были такими крепкими, такими скользкими и такими нежными одновременно. Я не могла молчать, и даже сквозь поцелуи прорывались мои стоны, звучавшие в унисон с его хриплым дыханием. А потом все замерло, часы перестали отсчитывать секунды. Земля остановилась. Однако на этот раз мы решили не спрыгивать с нее, а дать нашей планете еще один шанс. Или все-таки прелюдия была? Длинною в две одинокие недели…
— Яна, ты куришь?
Я почистила зубы перед его приходом. Не помогло? Нет, он просто крутил в руках почти пустую пачку, найденную на полу. Даже до подоконника не донесла.
— Еще б через неделю приехал, не то бы нашел, — усмехнулась я. Даже не по-доброму, а зло.
Он перевернулся на живот, вернее на меня, и стиснул мой подбородок.
— Я ждал тебя, как влюбленный подросток. Все думал, ну почему она такая упрямая… В кого? В мать? Катя знает?
Я хотела мотнуть головой, но муж слишком сильно держал меня. Пришлось открыть рот.
— Не знает. Думает, я помогла на почте и уехала к тебе.
— И почему ты не уехала?
— Потому что ты не позвонил. И потому что я не передумала.
Муж сел и отвернулся к окну, но новые шторы его явно не интересовали. Я провела ладонью по сгорбленной спине. До самого низа. И он расправил плечи.
— Яна, нам будет хорошо втроем. Не считай это моей дурью, пожалуйста. Или взяткой Богу, как выразилась твоя мать. Это все только для нас. Для нас с тобой.
Я приподнялась и повисла у него на спине, на его же манер вдавливая в плечо подбородок.
— Слава, это не бизнес. Его нельзя закрыть или продать. Здесь нельзя брать риски. Особенно, когда я четко понимаю, что не хочу быть дважды матерью. Я бы родила тебе ребенка, нашего, если бы ты настоял. Но взять на себя ответственность полюбить чужого я не могу.
Слава прижал мою руку к своей груди, такой мягкой под ворсом серебристых волос, что я не удержалась — начала гладить, но он отдернул мою руку, сжимая пальцы мертвой хваткой.
— Может съездим и посмотрим на девочку? Ничего не будем говорить. Привезем подарки всем детям, поиграем с ними…