Неизменная любовь
Шрифт:
— Яна…
И больше ничего не сказал.
— Слава, хватит, честное слово… У нас под окнами теперь театр. Там дают Ремарка и, представь себе, Драгунского. Так вот, даже маленький мальчик знает, что Земля круглая и если все время идти вперед, то обязательно вернешься туда, с чего начал. Пожалуйста, прекрати. Не знаю, как ты, но я ужасно соскучилась. Я хочу гладить тебе рубашки и отправлять тебя в институт в костюме, а потом до вечера кусать локти, не покусилась ли на твою бэху какая-нибудь длинноногая дура с нарощенными ресницами.
—
И где смешок в голосе?
— Тогда ей придется наращивать не только ресницы, потому что я спущу с нее все три шкуры. Вячеслав Юрьевич, выдохните уже, пожалуйста, и сделайте так, чтобы Катерина Львовна поверила, что я полтора месяца провела у чухонцев.
Теперь он усмехнулся.
— Раскидать твои вещи по дому?
— Нет, постирать свои грязные носки! Съездить в магазин за продуктами и новыми тапочками, если мои уже сожраны.
— Я их убрал. Чтобы глаза не мозолили.
— Слава, достань их, пожалуйста. Ты вообще меня ждешь?
— Я тебя встречу.
Спасибо за правду, господин Березов.
Телефон лег экраном вниз на новый диван. Может, Березов действительно хочет развода? Непонятно по какой именно причине и просто прикрывается моим нежеланием плясать под его дудку? Я не согласилась лишь на одно — жить полгода на озере. Больше я не сделала ничего предосудительного.
Я прошла в спальню. Огромная кровать застелена покрывалом без единого залома. Я на нее даже не присела. Она общая. Мне одной такого размера не нужна. Либо мы спим в ней вдвоем, либо она идет на помойку, и я покупаю себе раскладушку. Сегодня я буду спать на диване. Все предыдущие дни я ездила ночевать в старую квартиру. Да, она стала казаться мне тёмной и узкой, потолок давил. Выключатели работали через один: я промахивалась — била не туда.
Сегодня собрала два чемодана осенних вещей. Сейчас все они уже ровнехонько висят в шкафу: в его и в моей половине. У кровати тоже два края: главное уметь встречаться на середине. Мы умели… Когда-то.
— Зачем вам такая большая квартира на двоих? — выдал папа на вопрос, нравится ли ему в гостях?
— Нас трое. Вот комната для собаки.
А что, у меня действительно в одной комнате лежала собачья подстилка, игрушки и еда. А в другой… было пусто.
— Славка не решил, нужен ли ему кабинет. Если нет, сделаем кладовку для моего барахла.
— Тебе нужны сюда картины, — решила мать.
— Давай прогуляемся по Невскому завтра и выберем?
Когда мы с мамой гуляли в последний раз? Кофе пили? Пирожное ели? Когда я училась в школе! Заодно выяснили, что папа еще умеет пользоваться молотком. Местные художники обогатились материально, а моя квартира преобразилась духовно. Цветы… В квартире всегда должны быть цветы. Но не те, что дарят в качестве извинения.
— Мы ничего не купили для Эйлин.
Наверное, мать права. Я должна что-то привезти, но что именно? Не матрешку же и не… Почему бы и нет. Я снова потащила мать на Невский.
— Всю жизнь мечтала жить в центре, — сказала я в оправдание покупки квартиры. Не скажешь же правду, что Березов дурак! — Без детей самое то.
— А с собакой?
— Ну, убирать за собакой всегда надо все равно…
Мы купили две фарфоровые чашечки с кобальтовой сеткой и попросили получше упаковать их для перелёта. Павлопосадский платок для ветряной Ирландии. Коробочку псковского иван-чая, к которому мама принесла баночку меда, купленного на выставке в медовый спас. Мы были почти готовы к встрече.
Почти.
— Ян, как ты можешь быть настолько спокойной?
Мы сидели в вагоне-ресторане скоростного поезда Аллегро. Мать крутила в руках стаканчик с кофе, а я спокойно запивала своим круассан.
— Мам, ты вон сколько нервов сожгла, а смысл? — выдала я, прожевав.
— Ты про себя с Березовым, что ли?
— Ну, а про кого еще? Мам, пей кофе, остынет. И не говори лишнего.
— А что я вообще могу сказать, кроме хай и бай?! — она отвернулась к окну, за которым бежала лента из груженых лесом вагонов.
— Мам, ты и Юле только два слова говорила. Так что расслабься и получай удовольствие от встречи.
Мне бы тоже расслабиться. Не внешне, а внутренне. Перед встречей. С мужем. Официальным, но теперь каким-то нереальным.
— Хоть бы жену обнял для виду, — бросил отец, когда Березов просто забрал у меня чемодан.
— Сам сказал не приставать к твоей дочери.
Тон несерьезный, а вот подтекст очень даже!
— Больно ты меня слушал!
— До него, пап, как до жирафа дошло, ровно через четверть века, — попыталась я разрядить атмосферу и взяла мужа под руку, которую он не вырвал, но и пальцев мне не погладил.
— Я просто простыл немного. Не хочу никого наградить.
Врет и не краснеет! Как бы мне не покраснеть. Так ты скучал, драгоценный мой, так?
— Яна рассказала вам про наш лесоповал? — спросил он уже, отъехав от станции.
— Не хотела их пугать, — поспешила я подыграть бездарной игре бесталанного актера.
Вот и тема нашлась на весь путь. А мне можно смотреть вперед и тыкать пальцем в камеры. Радар мы держали в машине на свой страх и риск. Один раз его нашли финские пограничники, даже не подключенным, и забрали, выписав штраф в семьсот евро. И по квитанции об оплате вернули на обратном пути, строго-настрого наказав выкинуть. Мы не выкинули.
Впрочем, с родителями в машине Березов не гнал. А мне впервые хотелось наоборот быстрее выйти из бэхи, тяжело было находиться с мужем в замкнутом пространстве. Против воли я поворачивала голову, чтобы видеть его руки и профиль. Такие знакомые, такие любимые… когда-то. Сейчас я их ненавидела. Какого лешего ты женился на мне? Чтобы сейчас доводить своим идиотским переосмыслением брака? Хочешь развод — да подавись им! Я даже фамилию девичью возьму, чтобы ничего не напоминало о тебе. Ничего!