Неизменная любовь
Шрифт:
— А мы с тобой кто, соседи? Или все-таки больше идиоты?
Наши губы были рядом, но не сливались в поцелуе. Язык хотел не ласкать, а говорить. Против моей воли.
— Я действительно простужен, Яна. Мне сегодня лучше, но вдруг это вирус… Янка, как же ты пахнешь! — он снова прижался ко мне лбом. — Ты девчонкой так не пахла, как сейчас. Где мои семнадцать лет?
— Слав, прекрати! — я коснулась влажной ладонью его колючей щеки. — Чего небритый?
— Чтобы соблазна не было. Пошли, — он запустил руку под
— Убери руку.
— Не могу, не хочу, имею полное право…
Я схватила его за запястье — но фиг с ним справишься! Тем более в рукопашную. А пистолета при мне не было.
— Слава, для этого дела у взрослых людей имеется спальня.
— Для какого дела? — Лицо его достаточно близко, чтобы и в темноте различать блестящие смехом глаза. — Надавать девчонке по заднице, чтобы не шлялась по ночам незнамо где?
Он вытащил руку из джинсов, но оставил на талии.
— Пошли. Действительно мать волнуется.
— Я не знаю, куда идти.
— Ты на поводке. Далеко все равно не уйдешь. А завтра приезжает твой строгий ошейник. Так что … Я могу спать спокойно даже в соседней спальне.
— Ты отлично проспал половину лета в соседней стране.
— Может, только благодаря этому у меня все еще есть жена. А, жена? Ты у меня есть или тебя у меня больше нет?
— Я у тебя на поводке.
Муж положил палец на карабин.
— Пообещаешь идти у ноги, тогда спущу с поводка?
— Пообещала двадцать четыре года назад. Срок обещания еще не истек. Ну кто там?
Я схватила зазвонивший телефон.
— Он тебя нашел?
— Он меня не терял, мама. Мы сейчас придем.
Березов усмехнулся, а я ткнула его пальцем под ребра. Пусть не ржет! Главный режиссер Березовского цирка!
Глава 3 "Моноспектакль Березова"
Опять просыпаться в пустой постели — как же мне это надоело! И разве возможно к этому привыкнуть? И не успела я открыть глаза, как получила по носу тапком, который положила на край кровати Стелла, но лишь я протянула к нему руку, как собака проворно схватила его в зубы и умчалась прочь. Я ринулась следом, на ходу скидывая с ноги одеяло.
— Березов, ты когда начнешь воспитывать свою тварь?!
— В сорок воспитывать уже бесполезно, а в сорок один — даже опасно, так что я даже не буду начинать.
Он сидел на диване нога на ногу — в очках, но без книги — захлопнул ведь ее и мог бы поймать мой тапок. Будь немного порасторопнее.
— Я воспитывала, и у меня получилось! — я засеменила к лестнице и перегнулась через перила: — Дрянь, неси обратно мой тапок!
Собака тотчас примчалась и ткнулась мокрым носом в мою голую ногу.
— Ну что ты приперлась без тапка? Жрать теперь не проси!
— Ее давно покормили, — бросил Славка с дивана.
— Лови!
Это уже был папа: он запулил в меня обслюнявленным тапком, и я его поймала.
— Почему меня не разбудили? — обернулась я к мужу, держа тапок наперевес, точно скалку.
— Потому что две бабы на одной кухне — это слишком. Для меня. Твоя мать клюквенный пирог решила испечь для любимого внука. Но у дочки есть еще шанс получить яйцо всмятку. Как, впрочем, и у меня, если я спущусь вниз.
Ничего: если Березов с утра шутит, не все еще потеряно. Для семейного спокойствия.
— Выпьешь со мной кофе на веранде?
— А ты сомневаешься?
Он снял очки и убрал в очечник, лежавший на тумбочке. Вот почему собаке плевать на его вещи?!
Я подошла к дивану вплотную, и Слава поймал мои ноги под коленки.
— Знаешь что, я не узнаю своего мужа и потому сомневаюсь теперь по малейшему поводу.
Он сильнее притянул меня к себе и ткнулся носом в живот.
— Во мне сомневаешься?
Я тоже опустила нос — но чтобы вдохнуть аромат шампуня, запутавшийся в его воображаемых кудрях: жесткий ежик щекотнул кожу, и я поспешила отстраниться, чтобы не чихнуть.
— Или в себе?
Не надо было так долго молчать, но и начинать носить решетом воду глупо — а так хорошо начиналось утро: со стыренного собакой тапка! Совсем по-домашнему.
— Не порти такой день…
Мне хотелось сказать — такой момент, но я почему-то запнулась.
— Я так и думал, что ты это скажешь. Ничего, пять дней попритворяться, что проблем не существует, не смертельно.
Я не отступила от дивана, но продолжала стоять навытяжку. Не знаю, смогу ли я из него хоть что-то вытянуть? Чтобы наконец понять, что же его так гложет. Но попытаться в любом случае стоит. Хуже уже не будет. Хуже просто некуда!
— Я уже месяц, а то и больше вру родителям, потому что не смогу ответить на простой вопрос: а что у вас случилось? Ты можешь мне ответить, что у нас, вернее, у вас, Вячеслав Юрьевич, случилось?
Он поднял голову, я — опустила: глаза прищурены, точно он пытается что-то прочитать в моих без очков.
— Жена сказала, что больше так не может. Что сорок лет, а у нее все одно и то же. И еще моя жена плачет. Как я должен себя вести? Делать вид, что у нас все хорошо?
О, господи! Я, кажется, выдохнула это в голос.
— Я говорила про Аллу. Ты чего?
Он покачал головой, и я, точно его зеркальное отражение, покачала своей в унисон.
— Ты говорила о себе. Я не слепой. Я тебя очень хорошо знаю, моя девочка. Найди себе того, с кем тебе будет хорошо.
Его руки поднялись из-под колен к бедрам. Я втянула живот, чувствуя в себе приятную волну, которую ждала со вчерашней встречи и о которой старалась не думать в Питере.