Неизвестная «Черная книга»
Шрифт:
При выходе из тюрьмы Кантарович Елена, последняя с сестрой Ольгой, организовывают побег Селинову Михаилу, который продолжал все время передавать почту (сводки, газеты и т. п.) из магазина в тюрьму и обратно, вплоть до побега, т. е. 16 марта 1944 года, через Доброва Петра по 1-му корпусу, Николенко П. по 3-му корпусу и Сойфера по 2-му корпусу (расстрелян).
16 марта 1944 года Селинов Михаил вечером совершает побег при помощи Кантаровичей, последние его направляют на квартиру в город, где он находится до прихода Красной Армии, и 11 апреля направляется в действующую Красную Армию.
Перед сдачей тюрьмы румынами немцам румыны за взятки освобождали многих заключенных, в частности, были освобождены при помощи Кантаровичей – товарищ Добровольский, осужденный на 25 лет за хранение оружия (выкуплен через своего дядьку Каменчука – Становая, 10/35), Тимченко, осужденный к шести годам тюрьмы за листовки советского содержания (Лагерная, № 47). Кроме того, Кантаровичи помогали женщинам связаться с секретарем тюрьмы для выпуска через последнего за взятки своих родственников (свидетельствуют
В первых числах апреля 1944 года, после ухода из тюрьмы немецкого карательного отряда, Кантаровичи уходят из магазина под тюрьмой, переключив свою работу по распространению сводок Совинформбюро на базары (устно при продаже пирожных с лотка), и эта работа проводилась до 8 апреля 1944 года.
При отходе румыно-немецких войск на квартире Кантаровичей дополнительно к скрывавшимся два с половиной года еще добавляется шесть человек, мужчин, боявшихся попасть в облавы по городу и быть либо угнанными в Германию, либо уничтоженными (свидетельствуют Кочук Анатолий – Троицкая, № 45, Деонченко Андрей и Михаил, Кванин с сыновьями – Авчиниковский пер., № 7).
В 1942 году во время нахождения в подвалах сигуранцы товарищей Скули, Николенко, Доброва – на Бебеля, 13, ими была организована работа по объявлению политической голодовки, которую произвела Лида Машковская, в результате чего она была вскоре освобождена, а по тюрьме в том же 1942 году этими же товарищами была проведена работа по объявлению политической голодовки, которую проводили Евгения Гловацкая (в результате чего была освобождена полковником-прокурором Салтан) и Бантышева Александра (также была освобождена).
В тюрьме в феврале 1943 года товарищи Николенко, Скули организовали бунт, так называемый табачный, после отобрания табака и спичек, в результате чего все было возвращено арестованным. В марте 1943 года были запрещены передачи в связи с побегами, и тут товарищи Скули с Николенко добились разрешения для всех арестованных покупать продукты питания через гардиянов в результате нового бунта.
С приходом в Одессу Красной Армии товарищ Скули сдает 110-му отряду ВОХР связи – 16 винтовок, 2000 патронов, пистолет-револьвер с патронами, машинку, радиоаппарат, моторы, насосы для восстановления связи – все хранившееся во время оккупации и извлеченное из кочегарки.
По требованию Обкома можем сдать при отчете комплекты газет, выходивших в Одессе при оккупации, печати – русская и румынская, стихи и письма, писанные в тюрьме и сохраненные до сих пор, а также фальшивый паспорт.
Уважаемый товарищ Михоэлс! [137]
137
Письмо приложено к экземпляру отчета, посланному Кантарович в ЕАК. Письмо того же содержания было отправлено ею Эренбургу (Р. 21.1/90, лл. 1–6) с сопроводительным письмом-автографом (Р. 21.1/90, лл. 1–3). – И. А.
Как радостно мне сегодня, когда могу написать Вам несколько строк, не боясь гестапо.
Вас, наверно, удивит, почему именно я к Вам обратилась, а это потому, что сильно тяжело чувствовать унижение, но еще больше, когда на протяжении трех лет, невзирая на весь риск, ведешь борьбу с существующим строем румынской оккупации.
А теперь тебя стараются затереть. Мне могли дать образование, мне мои родные дали воспитание, но родить меня другой нации не могли.
А теперь мне приходится терпеть и видеть, как труд и риск затирается.
Вы будете сами читать доклад, и Вам кое-что станет понятно.
У меня к Вам величайшая просьба, и я думаю, Вы сумеете исполнить. Прошу выслать мне временный пропуск на приезд к Вам, и тогда я сумею большее Вам досказать.
Если не сумеете, то не делайте во вред Вашему положению.
Заранее благодарна.
Западная Украина
Лагерь принудительных работ
Воспоминания Степана Якимовича Шенфельда
[1943]
[Львов, ул. Яновская, 134]
Это было осенью 1942 года. Дождливые тучи стояли над городом Львовом. Начало ноября месяца принесло уже и морозы.
В субботу 14-го, ранним утром, как и всегда, я поднялся из моей складной койки (из-за тесноты применялись складные кровати), помылся и стал одеваться в драный комбинезон. Поднялись и все мои сожители. (В маленькой комнате проживали две семьи.) Моя бедная матушка дала мне позавтракать, и я вышел из дома, направляясь на работу. Было еще темно. Вонючие, грязные лужи на улицах еврейского квартала замерзли, и воздух был относительно чист, и почти не чувствовалось постоянно господствующего здесь запаха. В темноте видны были силуэты людей, направляющихся на места
138
Д. 960, лл. 16–30. Машинопись с правкой. Воспоминания 6 апреля 1945 г. были посланы И. Г. Эренбургу из Львова майором Д. Б. Быстровым с биографическими сведениями об авторе и его отце (д. 960, л. 15). Степан Якимович Шенфельд попал в лагерь в 16 лет. Его брат Зигмунт и мать погибли во время погрома в Львове. В 1943 г. бежал, вступил в Красную Армию. Воспоминания написаны осенью 1943 г. К ним приложено письмо отца. – И. А.
В три четверти двенадцатого – колокол. Удивленно бросаем работу. Как это возможно? Неужели подарили нам пятнадцать минут, смотрим вокруг и видим что-то необыкновенное; все ходы закрыты, а солдаты, наши начальники, с автоматами в руках. Через несколько минут нас устроили в три ряда и повели на площадь, где уже стояли рабочие-евреи из других отделений. Скоро пришли офицеры, командующие парком, во главе с майором. Все сразу узнали его по высокому росту и лицу, похожему на морду расового английского бульдога. «С сегодняшнего дня начиная, не будете после работы возвращаться в гетто. Мои солдаты будут провожать вас в лагерь принудительных работ СС», – сказал и ушел, а за ним офицеры. Выстроенных в пять рядов, нас повели Яновской улицей в сторону концентрационного лагеря. Скоро мы увидели на правой стороне кирпичный забор, вдоль которого прохаживались люди, одетые в черные формы с серыми воротами и манжетами и вооруженные винтовками. Это были «казаки» [139] , охранники лагеря. В конце забора высится большая широкая парадная, над которой виднеется надпись, сделанная из многочисленных электрических лампочек: «Лагерь принудительных работ СС». Нас ввели в лагерь. «Казаки», караулящие при подъезде, встретили нас грубыми шутками. Мы находились на просторной площади, покрытой снегом. По двум сторонам площади стоят здания, возле которых работали оборванные, грязные люди с желтыми латами на спинах и грудях. По третьей стороне видны здания, в которых помещаются конторы лагеря, по четвертой стороне двойной забор из колючей проволоки и деревянные караульные башни, на которых стояли «казаки» с пулеметами. За забором находится сам настоящий лагерь. В углу забора находится дверь и будочка. Часы над будкой показывали один час. Нам велели стоять. Мы стояли на снегу и смотрели вокруг, ожидая какой-нибудь перемены. В три часа мы увидели лошадь, на которой ехал верхом хорошо всем известный кровожадный командир лагеря СС унтерштурмфюрер Густав Вильхаус. Приблизился к нам и остановил лошадь. Посчитал нас. Пятьсот с лишним человек. Офицер был недоволен: ожидал восемьсот. Почти триста человек сумели бежать по дороге. После подсчета обратился к нам с речью на немецком языке: «С сего момента вы являетесь жителями лагеря принудительных работ СС. Удаляться из лагеря на работу будете только с конвоем. Вас обязывает строжайшая железная дисциплина. За малейшую провинность ожидает вас смерть или на виселице, или расстрел. Будете разделены на бригады. За полный порядок в бригаде отвечает бригадир. Понятно всем?» «Понятно», – отвечаем. Вильхаус уезжает.
139
Охранники-украинцы. – И. А.