Неизвестная пьеса Агаты Кристи
Шрифт:
– Одновременно планируя убийство своего мужа, – кивнул Грушин. – А рыжий Балтимор – это и есть наемный киллер. Дешево и сердито. Ты это хотела сказать?
Женя прикусила язык.
Миша Сталлоне, слушавший их разговор с живейшим интересом, пошевелил «мышкой», и на экране вырисовались три графика: синий, зеленый и красный. Синяя и зеленая плавно опадающие линии сливались так плотно, что их почти невозможно было различить. Красная же топорщилась резкими углами.
– Это определение частоты основного тона голоса, – пояснил Миша. – Синий и зеленый – записи по телефону. Красный – диктофон. Голос высокий – видишь, какие острые, частые углы? Телефонный – гораздо ниже, мягче. Как будто маятник качается: чаще или реже. Чем чаще, тем выше голос.
– Ну, я не понимаю, – растерянно сказала Женя. – Настроение, наверное, тоже оказывает влияние?
– Конечно, только к основному тону оно не имеет отношения. К этим графикам мы еще вернемся, а теперь смотри сюда. – Он повернулся к самому большому монитору, в трех углах которого мельтешили красные и зеленые квадратики. – Посмотрим на квадраты совпадений. Вверху телефонные записи, внизу – диктофонная. Смотрите внимательно.
Вверху с каждой секундой воцарялась все более интенсивная краснота. Внизу господствовал зеленый цвет.
– Совершенно ясно! – ткнул в экран пальцем Миша. – По телефону Грушину звонила одна женщина, а с Климовым в больнице обнималась совсем другая. Но которая из них его жена, это уж вы сами решайте.
– Больничная, – категорично заявил Грушин. – Я ее потом незаметненько до дому проводил. Проследовала по климовскому адресу – на автобусе, заметьте себе, хотя деньги мне якобы личный шофер привозил. Буквально через пять минут вышла погулять в компании двух пацанов и фокстерьера. Дети и собака тоже климовские. С балкона им махала климовская же теща, похожая на эту даму как две капли воды, если только капли могут стареть.
– А младшая капля не блондинка? – Миша Сталлоне задумчиво разглядывал красный график. – Ей за тридцать, лицо круглое, челюсть тяжеловатая, щеки пухлые, рот большой, нос башмачком?
На лице Грушина появилось выражение ужаса:
– Эта Валерия Климова – такая веселая очаровашка. Чудные белокурые волосы, синие глаза, яркий чувственный рот…
– Ну я же и говорю – большой рот, – нетерпеливо перебил Миша. – Я не про общее впечатление спрашиваю, меня отдельные черты интересуют. Подумай, вспомни.
Грушин послушно задумался, и чем дольше он думал, тем более унылое выражение принимало его лицо. В конце концов пришлось признать, что носик у Валерии Климовой коротковат и у основания, увы, приплюснут – правда, что башмачком! И с челюстями вопрос сложный…
– Да ты не переживай так! – засмеялся бессердечный Миша Сталлоне. – Подумаешь, эстет! Вон, Женечка у нас какая хорошенькая, просто фотомодель, но если посмотреть на график голоса…
– Спасибо, не надо. Я лучше сразу признаюсь, что в детстве мне удалили аденоиды, – пробурчала Женя. – В анкетах я об этом, правда, не пишу…
Внезапно она умолкла, осененная догадкой, и даже не сразу смогла заговорить снова:
– Мишка! Если ты облик настоящей Климовой угадал, значит, и поддельную описать можешь?
– Наконец-то хоть до кого-то дошло, кто представляет истинное сокровище в этой конторе, – проворчал Миша. – Вот если бы мы в ФБР служили… Там, я в кино видел, на каждого гражданина Штатов имеется не только дактилоскопическое, но и фоноскопическое досье. Ну а мы имеем то, что имеем, поэтому дадим некоторую волю воображению. Разумеется, я могу подробно описать этот длинноватый нос и тонкие губы, однако вы с криком ужаса кинетесь прочь. Если останавливаться на отдельных чертах, получится настоящая баба-яга. А если говорить об общем впечатлении… ищите, господа, роковую брюнетку лет сорока пяти. Ищите роковую брюнетку!
Помнится, Женя слышала такой анекдот. Муж возвращается домой, а жена ревниво заявляет:
«Тебе звонили!» – «Кто?» – «Какая-то белобрысая фифа с кривыми ногами!»
Выходит, эта неведомая супруга оказалась столь же проницательна, как и фоноскопическая экспертиза Миши Сталлоне. Как говорится, в каждой шутке есть доля шутки.
А напоследок Миша огорошил еще одним открытием: вывел на экран четвертый квадрат, обозначающий климовскую речь, составил график совпадений с речью заказчицы и принялся уверять, что оба они родом, скорее всего, с Дальнего Востока. Или очень долго жили там.
– Могу спорить на что угодно: ваша роковая брюнетка окажется хабаровчанкой по происхождению, как ни старается она выдавать себя за коренную нижегородку! – резюмировал Миша.
– Забавно, – сказал Грушин, открывая перед Женей дверь своего кабинета и непривычно сухо бросая Эмме: «Кофе!» – Это что же получается? Нас наняли только затем, чтобы ты спасла Климова?
– А что, неплохо, – улыбнулась Женя. – Может быть, его ангел-хранитель был в отпуске и на время поручил мне свои функции.
Вошла Эмма. Швырнула на стол две чашки и удалилась, на прощанье смерив Грушина убийственным взором.
– Что такое? – изумилась Женя. – Чем ты ее прогневил?!
– А, сказал пару ласковых! – отмахнулся Грушин. – Помнишь, я спрашивал тебя насчет одной пропавшей бумаги? Нашел ее сегодня совершенно случайно в мусорной корзинке. Сам не выбрасывал. Кто еще мог, кроме Эммы? А ведь сто раз говорено: даже если что-то на полу в моем кабинете валяется, все равно не выбрасывай!
– А какая бумага? Что-то важное?
– Ничего особенного, конечно, – не без смущения признался Грушин. – Показания того бомжа, который видел убийцу Неборсина. Они нам, собственно, без надобности, дело в принципе.
– А, в принципе… – протянула Женя, даже не пытаясь скрыть ехидства, и тут же получила за эту вольность:
– Да, представь себе, в каждой работе существуют свои принципы! И если бы ты об этом помнила, то сразу взяла бы у Балтимора кровь на анализ!
– Ты представляешь, что говоришь? – Женя даже отшатнулась. – Брать у коня кровь! Да еще у такого буйного!