Неизвестные лики войны
Шрифт:
Представим, что должны были чувствовать офицеры, идя в полный рост на пулемёты! Каково видеть «срезанный» строй, перешагивать через убитых и раненых товарищей и, не ускоряя шага, двигаться вперёд. Сознавать, что теперь ты «на мушке». Но вместе с тем знать, что производишь «жуткое впечатление», и лишь благодаря этому держаться из последних сил. Только расширяются зрачки, до зубовного хруста сжимаются челюсти, и обильный пот скатывается из-под фуражки.
Другой участник боя, Н. Виглянский, вспоминал:
«Наша тактика — отражать эти атаки, очень близко подпуская противника, тактика „встречи в тишине“ сложилась
Семьсот, восемьсот шагов…
Это большое напряжение, нужна выдержка — цепь идёт прямо на тебя, а ты лежишь, видишь её снизу вверх и ничего не делаешь. Иной боец от ожидания подскакивает всем телом на месте. Наступающие цепи всё ближе, уже различаешь во всех подробностях отдельные лица — и лежишь, молчишь!
Сигнал!.. И тут уж всё, что у нас есть, обрушивается на врага… Стреляя, люди кричат, ругаются от долго сдерживаемой злости…»
Обратили внимание — красноармейцев корчит от страха, от нервного напряжения так, что они лёжа «подскакивают всем телом». А потом «кричат, ругаются», поднимаются навстречу, только чтобы сойтись грудь с грудью, а не видеть неумолимо накатывающейся чёрной стены…
Эти невольные признания пробились даже сквозь жесточайшую политическую цензуру послереволюционной эпохи. Они сделаны вопреки победным реляциям и самовосхвалению, уничижительному отношению к белогвардейцам, при общей установке на романтизацию подвигов Красной Армии и мужества её бойцов, которым неведом страх, так как они «сражались за правое дело».
Возможно, что многие во время той атаки бились в истерике, плакали, бросали оружие и, не выдержав, бежали. Только говорить об этом позднее было нельзя. Запрещено.
Но всё равно, как видно, этот бой несколько отличался от известной сцены в кинофильме «Чапаев». На самом деле «то отступали чапаевцы, то офицерские батальоны Каппеля. Обе стороны дрались с непревзойдённым упорством и смелостью». И неизвестно, чем бы всё закончилось, не подоспей к красным подмога.
В результате анализа 80 неудачных операций и боёв XX века были отмечены случаи, когда атаки прекращались даже тогда, когда наступающий имел 10-кратное превосходство над противником, но бывало, когда обороняющиеся бросали свои позиции и при своём двукратном численном перевесе.
Может, страх стал особенно сильным в последние войны, когда захлёбывается в злобном стуке автоматическое оружие, рвутся снаряды, рычат танки? А раньше, в эпоху копий, мечей, кремнёвых ружей и штыков, солдатам так страшно не было?
Было. Так же.
Для примера приведу слова ветерана Г.В. Сорокина, который имел возможность сравнить: «…Честно признаюсь, я прошёл всю Великую Отечественную войну, начиная с битвы под Москвой и кончая освобождением Праги, но такого напряжения и ужаса, как в боях на Баин-Цагане, не встречал. Может быть потому, что в Отечественную я служил в танковых частях и в штыковом бою не участвовал, а в боях с самураями мне пришлось восемь раз идти в штыковые атаки, а это, прямо скажу, дело страшное…»
Восемь атак! Всего-то! Раньше это был один из основных приёмов боя. «Пуля — дура, штык — молодец!» Солдаты постоянно ходили «чужие изорвать мундиры о русские штыки».
Но для
Страх идущего на смерть человека всегда остаётся страхом. Вид поля боя никогда не вызывал оптимизма.
Как можно сравнивать половинки человеческой головы, срезанные осколком снаряда или срубленные железом алебарды? Глаза, выбитые пулей или арбалетной стрелой? Руки, оторванные взрывом или отсечённые палашом?
Ещё один ветеран, А.М. Кривель, в 1945 году ставший свидетелем последствий такого «устаревшего» способа ведения войны, писал:
«Мы знали, что японские военнослужащие — большие мастера ближнего боя. Особо почиталось у них умение владеть холодным оружием. Но знать вообще — одно, а увидеть результаты такой схватки — другое.
Проводя с 10 на 11 августа разведку пути, по которому предстояло двигаться нашему полку, часа в два ночи мы въехали в тёмный туннель железнодорожного переезда. Лошадь захрапела и поднялась на дыбы. Я включил фонарик, и мурашки побежали по спине. В неестественных позах мёртвыми лежали наши пехотинцы. Открытые раны зияли на их телах. Это были совсем молодые парни».
Ещё неизвестно, что страшнее: слышать посвистывание вездесущих пуль или хриплое дыхание бросающегося на тебя врага? Понимать, что именно сейчас всё решится, видеть его яростный выпад с целью убить тебя, и, если повезёт, убить самому. И видеть как убиваешь: в живот, в грудь, в горло… Видеть его глаза, его кровь. Слышать его крик…
Сорокачетырехлетний серб Зоран, воевавший в Боснии во время гражданской войны в Югославии, вспоминал, как убил в бою двух хорватских солдат: «Я выстрелил в упор. До сих пор вижу их лица. Им не было и 20 лет. Я ещё подумал, что они могли бы быть моими сыновьями. Самое трудное на войне — это убивать в упор». Когда Зоран рассказывает об этом, по его щекам текут слёзы.
В моей видеотеке есть уникальные кадры штыкового боя времён Первой мировой войны. На них русская полурота контратаковала наступающую полуроту немцев. Бегом. Со штыками наперевес. На белом снегу чёрные шинели растянулись в цепь. Метрах в ста от зрителя фигурки смешались. И вдруг стали падать, падать, падать один за другим, почти одновременно, как кегли при попадании шара в боулинге. Там стреляли в упор, кололи штыками, резкими, незаметными с такого расстояния движениями били прикладами.
Секунды через три ряды настолько поредели, что стали видны отдельные фигурки, перебегающие от группы к группе. На помощь своим. И группы в то же мгновение таяли.
На это ушла ещё пара секунд.
Никто из немцев не побежал. Бесполезно. Поздно. Из них не удалось уцелеть ни одному. Русских осталось несколько человек. Победа!
Зрелище, завораживающее своей кровавой скоротечностью.
Но если на это страшно даже смотреть, то каково же было солдатам идти в штыки, зная, что выживут единицы?!
Бесстрастная статистика говорит о том, что в древности потери в сражениях были небольшими (В отдельных сражениях потери были огромны; например, в Куликовской битве потери обеих сторон составили более 100 000 человек (Примеч. ред.)в сравнении с позднейшими войнами благодаря холодному оружию, защите доспехов и низкой манёвренности. И, значит, война якобы была не такой страшной.