Неизвестные Стругацкие От «Страны багровых туч» до «Трудно быть богом»: черновики, рукописи, варианты.

Бондаренко Светлана Петровна

А вот посмотреть на этот процесс (рождение Произведения из куска камня или из диссонанса группы инструментов), заглянуть в писательскую кухню хочется. И если уловить рождение замысла, персонажей, идеи и антуража произведения необычайно трудно (тут даже сам автор зачастую не может объяснить, что толкнуло его на такой поворот сюжета или на создание этого образа), то проследить „доводку до кондиции“ черновика не только можно, но для многих, особенно для молодых авторов, еще и полезно.

Сейчас у многих авторов почему-то принято отдавать в издательства

сырые рукописи — там редакторы доделают. Поэтому авторы получают так много отказов или жалуются, что публикация совершенно не похожа на то, что он и писали. Создать, записать придуманное — это только половина работы автора. А вот довести рукопись до чистовика, исправляя где-то слово, где-то фразу, убедиться, что каждое слово на своем месте и что это именно нужное слово, — пожалуй, не легче, чем придумать. Если у человека нет литературного вкуса — ему писателем не стать (так же, как не стать композитором не имеющему музыкального слуха), но даже если у начинающего писателя отменный литературный вкус, ему все равно надо учиться — учиться видеть свои „ляпы“ так же легко, как он видит чужие.

Примеры, приведенные ниже, как раз и показывают эту работу — мелкую стилистическую правку рукописи.

В прологе раннего варианта Юрковский говорит: „В стратоплане спрошу бутылочку ессентуков и выпью…“ Добавляется характерная особенность речи: КАК говорит и ЧТО говорит персонаж, и сразу видна его вальяжность:

Юрковский ТОМНО сказал:

— В стратоплане спрошу бутылочку ессентуков и выкушаю…

Портфель у Юрковского в черновиках „огромный роскошный“, позже — „великолепный“.

Юрковский говорит Дауге: „Ах, да не кисни ты, Григорий“ — в рукописях „неожиданно тонким“ голосом, позже — „страдающим“.

Сначала Быков говорит сыну: „Пока я в рейсе, будь все время возле мамы“. Это позже исправляется Авторами на более точное: „Пока я в рейсе, будь поближе к маме“.

Юрковский, обращаясь к Грише Быкову, называет его в черновике — „сынок“, позже — „малыш“.

После пожелания Юрковского „чтобы рейс отменили“ Быков на него с изумлением — сначала „посмотрел“, позже „воззрился“.

О том, что Дауге остается, а они улетают, в рукописи Юрковский говорит Быкову: „Плохие мы с тобой товарищи“. Позже: „Нехорошо. Нечестно“. А Быков отвечает в рукописи: „Перестань ныть“, а позже просто: „Перестань“.

Дауге говорит Быкову-младшему в черновике: „Что я, жить не могу без этих самых космических бездн и песков Марса?“, а в публикациях: „Что я жить не могу без этих самых таинственных бездн и пространств?“

Изменяется причина горечи Дауге. В рукописи: „Если бы здесь был Володька, — продолжал Дауге, — если бы остался твой отец Михаил Антонович… Я страшно буду тосковать по ним. Я уже тоскую. Я уже старый, Гриша. Старый! Мне нельзя одному“. В публикациях: „Почему я остался один? За что? Почему именно меня… именно я должен

быть один? Ведь я не самый старый, тезка. Михаил старше, и твой отец тоже…“

На фразу Гриши о последнем рейсе Крутикова в рукописи.

Дауге отвечает: „Вот и Миша тоже“. В публикациях: „Миша наш состарился…“

Быков-младший реагирует на состояние Дауге, увидевшего бывшую жену, в рукописи „испуганно“, в публикациях „встревоженно“.

О „человеческом“ и „животном“ в человеке Дауге в рукописи говорит: „Так вот, по-моему, человеку свойственны другие законы развития. Не такие, как у животных“. В публикациях: „Так вот. Человек — это уже не животное“. И дальше: „Разум этот НЕОБХОДИМО должен развиваться“ — в рукописях; „Разум этот НЕИЗБЕЖНО должен развиваться“ — в публикациях.

После обидчивого „спасибо“ Маши Юрковской на замечание Дауге о мещанах Дауге говорит: „Я не хотел тебя обидеть“, — и добавляет: в рукописи: „Просто всех вас очень жаль“, в публикациях: „Но мне показалось, что ты хочешь обидеть нас“.

О мирских удовольствиях в рукописи Дауге говорит: „Я очень доволен своей жизнью“, в изданиях: „Я даже был изрядным шалопаем“.

Последние слова Дауге, обращенные к Маше Юрковской, в рукописи сначала были: „Прощай, Маша, — сказал он. — Нехорошо быть эгоистом, но спасибо за этот разговор. Ты мне очень помогла, а я… — Он слегка развел руками“. Абзац Стругацким не нравится, в более поздней рукописи они „Он слегка развел руками“ меняют на „Извини меня, если я говорил жестоко“. А в издании переделывают абзац полностью: „Прощай, — сказал он, ласково улыбаясь. — Извини, если я говорил жестоко… Ты мне очень помогла сегодня“.

А вот изысканного, непривычно-языкового „сьеста“ жаль.

Хотя и „сиеста“ литературно правильнее, да и образу молодого паренька из Вязьмы оно более соответствует.

„Солнце светило точно вдоль проспекта“ в ранних черновиках рукописи было заменено на „Солнце жгло вдоль проспекта“ в более поздних, а в издании — более коротко и ясно: „Солнце жгло проспект“.

После слов Юры, что „ужасно скучно всю жизнь простоять за стойкой“, в ранних вариантах рукописи стоит: „Сказав это, он сильно покраснел и испугался: „Не бестактно ли?““ В поздних вариантах рукописи это убирается.

Юра о Джойсе в ранних вариантах черновика говорит: „Мне он как-то неприятен“, затем: „Какой он там славный!“, а в поздних вариантах рукописи и далее в издании: „Никакой он не славный“.

На предположение Матти о разумности пиявок в ранних вариантах рукописи Сергей обращается к Феликсу: „А что скажут наши Следопыты?“ В поздних рукописях и в изданиях: „…уничтожь это изящное рассуждение“.

В ранних вариантах рукописи Феликс говорит, что „пиявки помогут нам отыскать эту расу“, в поздних и в изданиях: „…пиявки наведут нас на эту расу“.