Неизвестные Стругацкие От «Страны багровых туч» до «Трудно быть богом»: черновики, рукописи, варианты.
Шрифт:
Убирается и публицистичность…
Если бы не были так темны крестьяне, если бы не были так разъединены ремесленники в тысячах крошечных мастерских, если бы они уже были способны подняться над мыслишками о лишнем медяке — словом, если бы было кого объединить, научить, направить. Нет, серая волна в Арканаре поднялась слишком рано вопреки всем теориям и ожиданиям…
<…>
Для Руматы, редко сталкивавшегося с детьми, десятилетний принц был антиподом всех сословий этой дикой страны: и тупых запуганных крестьян, и замученных ремесленников, и невежественных звероподобных лавочников, и оскотиневших в своих замках баронов, и развратного глупого дворянства.
И даже размышления „в лоб“:
…и снова поднялся в гостиную, лег на диван и с некоторым усилием заставил себя вернуться к мыслям о Будахе. По-видимому, случилось самое вероятное. Дон Сатарина и Вага Колесо к Будаху непричастны.
Убирается излишняя фантастичность: плазменные взрывы заменяются выстрелами, плазменные пистолеты на пулеметы, а лучевые удары убираются вообще.
В заявлении дона Сэры „а эти девочки (он указал на караульных гвардейцев, игравших в карты за другим столом) пусть идут сюда“ было добавление: „Я буду их ласкать“. Речь и так смешна, лишнее Авторы убирают. Как убирают и фразу в обсуждении покушения на короля: „Однако все решительно сомневались относительно возможности пребывания на королевском ложе доны Мидары или какой-нибудь иной доны“.
Архаизмы из речи Руматы убраны тоже („давеча“, „братец“), как и книжное „искушен в истории“ заменено на „силен в истории“. Чистится и речь остальных персонажей. Из речи барона Пампы убрано „король, на которого я, впрочем, чихал“.
Хотя некоторые эпизоды в черновиках были описаны более зримо и как-то знакомей… К примеру, опьянение Руматы.
Этой ночью неодолимое ощущение чего-то страшного, надвигающегося на город, стало таким давящим, таким острым и горьким, что он сдался. Да, давайте называть вещи своими именами: он сдался. Как никогда отчетливо он ощутил свое совершенное бессилие в этом грязном и алогичном мире. Он даже не заметил, как им овладело отчаяние. Эксперимент? Наблюдение? Да разве может коммунар, настоящий человек, быть наблюдателем? Разве может землянин спокойно и равнодушно наблюдать всю эту подлость и безобразие? А если не может, то зачем я здесь? [93] Обстоятельства убили во мне человека. Человека больше нет. Есть Румата Эсторский, благородный дон! Так падайте же, дон Румата Эсторский, падайте, черт вас возьми.
93
А мне вот жаль этого куска, он лучше того, что в романе. Румата и в самом деле плохой разведчик — он пришел не разведывать, а спасать. И здесь это есть: „Разве может коммунар?..“ Может, если это не актерствующий историк, а профессионал-Прогрессор. Тойво Глумова, который через десятилетия сменил Румату в Арканаре, мучили совсем другие проблемы, нежели судьбы туземцев. — В. Д.
Падайте вместе со всем этим миром. И он упал. Как-то незаметно для себя он обнаружил, что мир не так уж плох, что безденежные доны — настоящие остряки, а выходки барона просто очаровательны. Он ощутил непреодолимую потребность избить какого-нибудь неприятного типа. И кажется, он неоднократно делал это под одобрительные возгласы собутыльников, и эти одобрительные возгласы чрезвычайно льстили его самолюбию.
Он дошел до такого состояния, когда все кажется простым и ясным, и он окончательно понял, что он в самом деле Румата Эсторский, наследник двадцати поколений великих предков, прославленных грабежами и пьянством, а дон Рэба просто жалкий выскочка, которого надлежит осадить, в отличие от короля, личности, несомненно, светлой, хотя и уступающей ему Румате, в родовитости… А суть жизни заключается в том, чтобы безудержно пить, рубить мечами столы (одним махом, наискось, пусть все знают), тискать служанок и вообще делать все, что хочется. А Земля, Эксперимент — вздор, очень бла-арод-но, но совершенно непонятно, как там насчет баб…
Мысли о том, что он — плохой разведчик, что он ненавидит реально, хотя должен только жалеть, в рукописи продолжены:
Но почему — в трясину? Что это, собственно, значит? Перестать быть бесстрастным наблюдателем? Дать волю эмоциям?
А если сама идея Эксперимента порочна? Разведчика посылают сюда в уверенности, что он будет работать, как работают на необитаемых планетах. Что он будет наблюдать, постигать, делать выводы. Никаких эмоций. И на Земле он сам в этом уверен. Все необычайно просто. На необитаемую планету посылают люди, которые собираются перестроить ее природу. В инопланетное общество посылают люди, которые собираются перестроить это общество. Вот и вся разница. В обоих случаях от разведчика требуется любовь к делу, большие знания и быстрая реакция. Отличная аналогия. Очень утешительная для тех, кто изучает историю по книгам. Только забывают, что на необитаемой планете не плюют в живую человеческую душу, не льется красная кровь, не глумятся над всем, что нам дорого.
Забывают, что это страшнее самых страшных извержений, землетрясений, ураганов, страшнее самых страшных чудовищ — электрических, кристаллических, химических и какие там есть еще. Забывают,
Слово „книгочей“ мне всегда казалось придуманным, составленным из двух слов „книга“ и „грамотей“. Причем пренебрежительное значение второго слова удачно ложилось на значение новообразованного — в книге. Замена в издании ТББ в „Библиотеке современной фантастики“ этого слова на „книгочий“ повлекла за собой пересмотр словарей, и в результате обнаружилось странное несоответствие. В словаре Даля есть слово „книгочий“ с двумя значениями: „любитель чтенья, много читающий“ и церковное „книжный, письменный человек, письмовод“. В словаре Ожегова есть слово „книгочей“ со значением „человек, любящий читать, увлекающийся чтением“. В современном словаре русского языка и в словаре Ушакова этого слова ни в том, ни в другом написании нет. Неизвестно, придумали Авторы это слово или взяли его откуда-то, но смысл его в повести отличается от встречающихся. Мало просто читать книги, чтобы быть книгочеем, Кира ведь не книгочей. Ученый, изобретатель, поэт — человек созидающий и глубоко мыслящий — новое значение этого слова, данное Авторами. [94]
94
Думаю, все же не совсем новое, а возрожденное. Это у нас, современных, нет такого общего понятия — ученый, поэт, читатель (и писатель) книг, не просто грамотный, а именно книжный человек. А в Арканаре все применяют это слово абсолютно правильно. (Но, заметим, с презрением, как ругательство. Такая уж эпоха…) — В. Д.
Если же говорить об именах и различных названиях в фантастических произведениях, то их появление и употребление в тексте часто весьма любопытны и привлекают исследователей. Выдуманные Стругацкими имена персонажей в ТБ Б интересны не только привязкой к месту {„Румата“ — два японских иероглифа) или прототипом (Берия-Рэбия-Рэба), но и лингвистическими вопросами. К примеру, в рукописи и первых изданиях слово „Рэба“ не склонялось, позже (может быть, став привычным для Авто ров?) стало склоняться. То же произошло у дона Сэры („дона.
Сэра“ в первых изданиях) и брата Абы („брата Аба“). Даже о единице измерения в тексте говорится поначалу как не о децирэбах, а о децирэба.
Издателя любое придуманное слово или словосочетание настораживает. Так и хочется заменить незнакомое, непривычное чем-то известным, употребляемым. Так произошло в издании ТББ в „Библиотеке современной фантастики“, где в одном месте вместо Арканара стоит Анкара. Так в издании „Миров братьев Стругацких“ произошло с действием, отгоняющем нечистого. В ТББ многие жители Арканара для этого ОМАХИВАЮТСЯ большим пальцем. Похоже на „крестятся щепотью“, но отличается от привычного и поэтому добавляет колорит. В „Мирах“ они ОТМАХИВАЮТСЯ. Можно было бы просто попенять на невнимательность, но… попробуйте отмахнуться большим пальцем…
Иногда варианты одного слова ставят не только издателя, но и исследователя в тупик. К примеру, известное стихотворение Гура Сочинителя:
„Велик и славен, словно вечность. Король, чье имя — Благородство! И отступила бесконечность. И уступило первородство!“В изданиях в последней строке иногда употребляется „уступило“, иногда „уступила“, что меняет смысл, но не меняет сути.
Как хотели сказать Авторы, можно узнать в рукописи. Там именно „уступила“. [95]
95
Очень интересно! „Уступила“ — лучше, цельнее. Здесь всего два субъекта: Благородство и бесконечность, и последняя отступает и даже признает себя вторичной, непервородной. А в варианте „уступило“ приходится домысливать третье лицо — первородство. Можно, конечно, с натяжкой принять его за дворянство, но получается коряво. — В. Д.
Издания начала 80-х годов возмутили любителей творчества Стругацких политическими правками в тексте. Исправление „товарища“ на „мужика“ в диалоге Румата — Кира:
— Барон Пампа — отличный товарищ.
— Как это так: барон — товарищ?“
Стихи УЛЬТРАПАТРИОТИЧЕСКОГО содержания стали стихами ультраарканарского содержания. В фразе: „…И серые люди, стоящие у власти…“ — „серые люди“ исчезли. Полюбившуюся фразу „весь народ, в едином порыве“ заменили на просто „все“.