Неизвестные Стругацкие: Письма. Рабочие дневники. 1942-1962 г.г.
Шрифт:
2. «Мешок» в № 12 не пойдет, ибо номер посвящен партсъезду, [269] и они не могут дать весь номер под научную фантастику, как собирались. Но он обязательно пойдет позже, так как рассказ всем нравится.
3. В № 12 пойдет «ГФ» — добились-таки! Кстати, тоже мне материал к съезду, как тебе кажется? Просили меня поконсультироваться с художником, но я отказался. Не могу себе представить иллюстрации к этому рассказу. Посоветовал только изобразить в заголовке монеты орлами вверх и бутерброды.
269
XXI (внеочередной) съезд
4. Нам предложили всё, что у нас написано и будет написано, нести к ним. Мы у них числимся в лучших. «СР» почему-то всех там покорил. В частности, требуют «СБТ», хотят дать кусок с продолжением номера на четыре в будущем году. Пока я оставил у них главу «Сигнал бедствия», пусть почитают.
5. Не знаю, как там в молодежной газете в Казахстане, а в № 8 за этот год болгарского журнала «Наука и техника за младэнта» наш «Извне» напечатан под названием «Гости из космоса». Иллюстрации взяли из «Т-М», идиоты. Вот так-то. Мы в зарубежной печати.
Теперь так. С «СБТ» в общем покончено. Бои еще, конечно, предстоят, но уже не за принципы, а за буквы (если нас не принудят разрядить траурный колорит). Пора приниматься за «СБП». Изложи свои соображения относительно порядка и методов работы. Буду ждать твоего письма. Да, еще вот что: хорошо было бы, если бы ты пересмотрел «СР» и наметил, как его лучше изменить. Ладно?
Ну вот и всё. Привет маме и Адочке. Привет от наших.
Твой Арк.
Дорогой Боб!
Объявляется передышка. До моего приезда можешь спокойно работать, ни о чем не беспокойся. Я здесь тоже погряз в издательских и японоведческих делах. Изредка, все-таки, пиши. Увидимся, вероятно, в день Конституции.
Поцелуй маму, Адочку. Привет всем. Постарайся курить меньше — не тебя ради, а мамы. Последи за собой.
Вот и всё. Крепко жму руку, целую.
Твой Арк.
В архиве АБС сохранился договор с Детгизом на издание СБТ. Номер договора — 12529. Дата на нем стоит: 19 ноября 1958 года. Детгиз расшифровывается как «Государственное Издательство Детской Литературы Министерства Просвещения РСФСР». И договор этот заключен между директором Пискуновым Константином Федотовичем и Стругацкими: «Стругацкий Аркадий Патапович и Стругацкий Борис Патапович». Неизвестно, как отреагировали АБС на такое искажение отчества. Но зато известна реакция БНа на другое искажение:
Уважаемый Борис Невтонович <… >
Олег Кобелев, Киев
Это здорово! «Невтоновичем» меня еще никто не называл. «Старик Невтоныч» — это звучит недурно! («Быстрый разумом Невтоныч…»)
Дорогой Бебкинс.
Очень рад за тебя, это прелесть, что ты теперь при деле. Хотя мне не очень понятно, что будет дальше. То есть, если ты не собираешься диссертироваться, то всё хорошо, а если собираешься? Как ты сможешь работать над темой, если будешь служить не по специальности? Впрочем, приеду — всё объяснишь. Теперь о твоей будущей работе. Радиоастрономия была бы, мягко выражаясь, не очень желательна. Вот счетные машины и Козырев — это да. Ну, смотри сам.
Теперь информация:
1) Приедем с Ленкой утром четвертого дня на три. Может быть, удастся выцыганить больше.
2) Касселя не видел. Договоры и все справки передал в бухгалтерию, они будут переводить деньги.
3) В Детгизе потянуло душком: зарезали «Сокровище Громовой Луны» и «Магелланово облако». [270] Но наши позиции непробиваемые
4) Реорганизовал идею «Охоты у рифа Октопус». Охота будет на неизвестное головоногое, которое сначала принимают за гигантского кальмара. А это оказывается исполинский сторукий моллюск — еще от силурского периода. Охотятся исключительно в интересах океанологии и палеонтологии вообще и Кантонского музея естественной истории в частности.
270
Произведения Э. Гамильтона и С. Лема.
5) Мне очень нравится идея парадокса профессора Фока с растяжением времени. Пусть это не будет строго научно, но надо сделать именно так, как ты предложил: звездолет возвращается из пятнадцатилетнего рейса через сто часов. Для научного оправдания можно привести какую-нибудь галиматью о течении времени, перпендикулярном нашему, или еще что-нибудь. Главное — люди. Как выясняется, командир звездолета заранее знал, что так получится, и нарочно произвел эксперимент. Пожертвовать для человечества молодостью — научить человечество добегать до звезд быстро — заманчивая идея. Рассказ назвать «Букет роз». Кто-то перед стартом дарит пилотам букет, они по рассеянности оставляют его в вестибюле и, возвратившись, видят, что букет только начал осыпаться. А ведь для них прошло полтора десятка лет!
Психологически очень выигрышная штука. Вот и всё. Теперь до встречи. Целую всех, привет от всех, Арк.
О смене работы вспоминает БН:
— Как складывалась Ваша судьба после окончания ЛГУ? Вы сразу попали в Пулковскую обсерваторию?
— По распределению я должен был идти не в обсерваторию, а в университетскую аспирантуру при кафедре астрономии. Но мне заранее сообщили по секрету, что меня, как еврея, в эту аспирантуру не возьмут.
— Шел 1955 год — казалось бы, «дело врачей» позади…
— Тем не менее, по существу мало что изменилось. Один из моих знакомых случайно подслушал разговор в деканате на эту тему и сразу мне об этом доложил. Действительно, на кафедру меня не взяли, но взяли в аспирантуру Пулковской обсерватории. Так что опять все закончилось более или менее благополучно.
— Чем вы занимались в обсерватории?
— Еще в Университете я сделал довольно любопытную, по мнению моего научного руководителя Кирилла Федоровича Огородникова, курсовую работу. Связана она была с динамикой поведения так называемых широких звездных пар. У меня получился довольно интересный результат, на основании которого меня, собственно, и намеревались взять в аспирантуру, — я должен был сделать на этом материале диссертацию. И действительно, на протяжении двух с половиной лет я эту диссертацию делал, и все было очень хорошо…
— А потом случилась многократно описанная в ваших биографических материалах история…
— Да, а потом выяснилось (сам же я и выяснил, роясь в обсерваторской библиотеке), что эту мою работу уже сделал в 1943 году Чандрасекар. Было, конечно, чрезвычайно лестно независимым образом повторить путь великого Чандрасекара, но не такой же ценой! Защищать мне стало нечего, новую диссертацию за полгода до окончания срока начинать было бессмысленно, и все закончилось тем, что диссертацию я так и не написал и прошел, как тогда называлось, только теоретический курс аспирантуры. Эта история в значительной степени выбила меня из колеи, но все завершилось относительно благополучно. Я пошел работать на счетную станцию Пулковской обсерватории — уже тогда там был отдел, где стояли счетно-аналитические машины, на которых производились научные расчеты.