Неизвестные Стругацкие. От «Града обреченного» до «"Бессильных мира сего» Черновики, рукописи, варианты
Шрифт:
Он [Комментатор — С. Б.] весь трясся от ненависти и даже подпрыгивал на месте — маленький, скорченный, оскаленный. Синие, желтые и оранжевые вспышки сигнальных фонарей озаряли его изможденное лицо аскета и фанатика с черными провалами глазниц. И плясал, дергаясь в слабой коротенькой лапке, отсвечивающий длинный ствол метателя молний, и в широком раструбе нетерпеливо мерцала, жаждая вырваться на волю, очередная белая ослепительная игла, свернутая в тугую, ясно различимую спираль.
— Дурак, безмозглый идеалист… — хрипел Комментатор Конь Кобылыч, подергиваясь и приплясывая. — Иди и сдохни! Иди и сдохни!..
От него исходили волны ненависти и страха, тугие и плотные, вполне ощутимые, от
Во-первых, здесь было темно, а во-вторых — холодно и сыро. Под ногами, при каждом движении, лязгала и грохотала какая-то железная решетка. Пахло мерзлыми поганками. Отвратительное, безнадежное место, из которого сразу же захотелось куда-нибудь выбраться и больше сюда уже никогда не возвращаться.
Впрочем, у этого места был и свой плюс: трясучий псих Конь Кобылыч отсутствовал вместе со своим лазером-гиперболоидом, и осознав этот несомненно положительный факт, Андрей поспешил взять себя в руки. Он был большим специалистом по взятию себя в руки. Сама жизнь воспитала в нем это умение, постоянно ставя его перед разнообразными дилеммами, вроде: или немедленно и хорошо помыть гору посуды, или заполучить всеобщий семейный бойкот на сорок восемь часов…
И едва только взяв себя как следует в руки, Андрей немедленно обнаружил, что ситуация на самом деле далека от полной безнадежности. Жить, оказывается, можно было и здесь.
Во-первых, оказалось, что здесь не так уж и темно. А во-вторых, — не так уж, в конце концов, холодно и сыро.
Под ногами, правда, была действительно железная решетка. Справа тянулась шершавая и мокрая стена, а слева металлические ржавые перила отгораживали человека от непроглядно черной пропасти. Сверху сочился жиденький рассеянный свет, и в свете этом угадывались наверху какие-то сложные конструкции, переплетение балок, решеток и кронштейнов. В общем, все это вместе было не то какой-то шахтой, не то внутренностями старинного океанского лайнера, а может быть, даже заброшенной тюрьмой. На большее у Андрея Т. фантазии не хватило, и он принял решение осторожно продвигаться вперед, держась на всякий случай поближе к стене.
Железо под ногами тряслось и грохотало, звуков было столько, будто не одинокий опытный разведчик совершает тайный рейд по тылам противника, а целая рота морских пехотинцев шагает в баню. Причем даже внезапное прекращение движения делу не помогало: еще долго после полной остановки все вокруг громыхало, лязгало и скрежетало, потом становилось тише, потом — значительно тише, а потом, уже минуту или две спустя, лязг и гуканье отражались, по-видимому, от каких-то далеких стен, возвращались, и все начиналось сначала.
В этих условиях попытки сохранить тайну передвижения теряли всякий смысл, и Андрей в конце концов решил шагать, как шагается, тем более что времени оставалось, судя по всему, совсем мало и некогда было уже разводить особую конспирацию.
Некогда было даже остановиться и попытаться понять, как дела у Спиридона. Собственно, и так было ясно, что дела у него — не ах. На всех диапазонах этот неисправимый болтун и менестрель теперь молчал или слабо покряхтывал, и только на УКВ мерно и неутомимо постукивал некий метроном. Время не ждало.
Железный же путь, между тем, несомненно вел куда-то вниз. Горизонтальные переходы все чаще сменялись железными ступеньками лестниц, и лестницы эти становились все длиннее и, судя по явно усиливающемуся лязгу и грому, все железнее. В стене
Похоже, что и загадочным владельцам этого железно-решеточного балагана тоже было уже все ясно. Чем дальше, тем все запущеннее выглядело их заманивающе-выманивающее хозяйство. Стали попадаться двери, надписи над которыми были разбиты, или горели только некоторые из букв, или вообще никакие буквы не горели, а сама дверь оказывалась заставлена то какими-то метлами и швабрами, то штабелем пустых ящиков из-под яиц, [6] то шеренгами пустых бутылок.
Видимо, противник отказался уже от всяких попыток с помощью дезинформации, запугивания или подкупа остановить, задержать или обратить в бегство Андрея Т. И несомненно это была победа Андрея Т. Но была ли эта победа полной и окончательной? Следовало и теперь считать, что путь впереди открыт и можно без всяких опасений стремительно преследовать отступающего в панике противника? При обсуждении вопросов такого рода Андрей мог опираться, с одной стороны, на боевой опыт дедушки-подполковника, а с другой — на обширный материал, почерпнутый в свое время из батальной литературы и кино. Однако опыт дедушки было использовать довольно трудно, потому что, если судить по дедушкиным рассказам, наука побеждать сводилась к науке обеспечивать свое подразделение в достаточных количествах боевым питанием и пищевым довольствием. Что же касается литературы и кино, то Андрей в данный момент ничего не мог выкопать из памяти, кроме прекрасной, но довольно бесполезной сейчас фразы: „Наступать! Наступать! Они уже выдыхаются!..“
6
Действительно, до картонных „клеточек“, которые всегда помещались в коробки, были ящики — длинные, широкие и невысокие. В них в несколько слоев укладывалась стружка, а на нее яйца. Но такие ящики Андрей Т. по молодости вряд ли смог бы опознать. — В. Д.
Между тем, разгулявшаяся фантазия с готовностью предлагала десятки вариантов игры за противника, как-то: скрытые люки в железной решетке, распахивающиеся, когда на них ступает нога человека; обрушивающиеся из-под невидимого потолка чугунные литые болванки, нацеленные точно в темечко; пропускаемый через ржавое железо галерей и лестниц ток высокого напряжения… и так далее, и тому подобное.
И та же самая фантазия обнаруживала полную беспомощность и скудость, когда речь шла об игре за самого Андрея. Если отмести варианты, совершенно не достойные человека, то оставалось только одно: приостановить стремительное продвижение, оглядеться, собрать информацию, спокойно обдумать сложившуюся обстановку.
В конце концов Андрей так и поступил. Правда, не сразу, а только после того, как ему показалось, что дорогу ему перегородил огромный влажный паук, угрюмо сгорбившийся под очередной дверью со слабо светящейся неоновой вывеской: „А ВОТ И В..ОД“. Разумеется, довольно скоро выяснилось, что паук — это не паук вовсе, а невесть как залетевший сюда здоровенный куст перекати-поля, но тем не менее Андрей стремительное продвижение приостановил, вытер ледяной пот, выступивший на шее, и принялся оглядываться, собирать и спокойно обдумывать.