Неизвестные Стругацкие. От «Града обреченного» до «"Бессильных мира сего» Черновики, рукописи, варианты
Шрифт:
После рабочей ночи и отражения павианов Воронин, придя домой, сразу „разделся. Догола“. В черновике поясняется: „Он хотел бы содрать с себя всё вместе с грязной, потной кожей“.
На кухне у Воронина, когда описывается куча грязной посуды, упоминается „кухонный стол“, определение „кухонный“ (раз уж стоит на кухне, то какой же еще?) убирается.
Сельма заходит к Воронину за сигаретой и, получив просимое, „чиркнула зажигалкой и закурила“. В черновике есть подробность: „…зажигалкой, которая неожиданно появилась в ее пальцах…“ Тогда же,
Убирают Авторы и несвойственную Кэнси шутливость. Рассказывая Андрею об операции по поводу окольцевания павианов, в черновике он шутит: „Павианы — твари умные, один там так прямо-таки нацеливается на должность старшего полицейского…“
Была в черновике и такая подробность. При жарком разговоре в гостях у Воронина Фриц Гейгер заявляет: „А я не желаю!“, одновременно „пересаживаясь на место Отто, чтобы быть поближе к центру спора“.
„Но я здесь свободный человек“, — заявляет Давыдов и в черновике добавляет: „…заметьте, в первый раз в жизни“.
Разгоревшийся разговор об Эксперименте, Наставниках и Городе прерывает Сельма. Андрей недоволен: „Неожиданно оборвавшийся разговор взбаламутил в нем какой-то неприятный осадок — что-то было недоговорено, что-то было не так понято, не дали ему объяснить, не получилось единства“, — и в черновике идет вывод: „…и это ощущение мешало, как заноза“.
Дядя Юра вдруг собирается петь, „уставясь своими ерническими светлыми глазами на голые ляжки Сельмы“. В черновике объяснение: „…снова задравшей ноги чуть не на спинку кресла…“
„По-видимому, шефу здорово всыпал Главный прокурор“, — говорит Андрею Гейгер. В черновике он еще и поясняет: „Дела скапливаются, процент раскрытий хреновый…“
Во время допроса, когда Гейгер бьет Питера Блока, после удара в живот и затем в подбородок Копчик падает. Фриц кричит ему „Встать!“, и затем: „Копчик, всхлипывая и задыхаясь, торопливо возился на полу. Лицо Копчика было теперь совсем белое, с прозеленью, глаза выкатились, обезумели, он обильно потел“. В черновике между этими двумя предложениями присутствует еще одно: „Фриц подскочил к нему, схватил за воротник и рывком вздернул на ноги“. После этого звонит телефон, и, отвечая, Воронин говорит „сквозь зубы“. В черновике более обстоятельно поясняется, почему: „…не разжимая зубов, чтобы не стучали“. И позже Гейгер говорит о Копчике: „Но напоследок надобно еще проучить немножко“. Авторы правят конец фразы: „…надобно проучить слизняка“ — и добавляют: „Года три схватит“.
Когда шеф полиции излагает Воронину важность дела о Здании, он сообщает: „Так что кроме вас этим занимается и будет заниматься еще кто-то из прокуратуры“. В черновике говорится более подробно: „Одновременно с вами и независимо от вас этим делом будет заниматься еще кто-то из прокуратуры“.
Когда Гейгер предлагает Воронину во время допросов рассказывать, что он работал в ЧК или ГПУ так же, как сам Гейгер пугает допрашиваемых Гиммлером, в черновике Андрей
Когда Гейгер зачастил к Сельме, Андрей „сказал ему несколько слов“. В черновике поясняется: „…сказал Фрицу прямо, что здесь ему ничего не отломится“.
Делая вывод из дела о Здании, Андрей Воронин перечисляет те факты, которые его смущали (только ночью, в состоянии опьянения, несообразности в показаниях), „особенно же смущала полная бессмысленность и дикость происходящего“. В черновике вместо несколько размытого „дикость происходящего“ дается четкое определение: „ненужность такой дикой выдумки“.
Дежурного, вызвавшего свидетелей ночью, Воронин в черновике обзывает: „дубина вы безграмотная“ — и собирается не „я его, дубину этакую, припеку“, а „я на эту дубину напишу рапорт“.
Когда Андрей впервые видит Красное Здание, в тексте идет сразу его описание. В черновике есть предуведомление: „Андрей до последнего мгновения был уверен, что все это — вранье, глупый и бессмысленный блеф, мифическая оболочка какого-то антигосударственного заговора; но вот он стоял перед этим Зданием…“
Рассказ о брате, который Воронин услышал в Красном Здании, начинался в черновике более подробно: „Сами знаете, как это было. После войны вся наша слушательская братия принялась устраивать свою судьбу и карьеру — в частности, наперебой ухлестывать за высокопоставленными дочками. А дочки, прямо вам скажу, просто писали — фронтовики, гвардейцы, то-сё, да еще с высшим образованием. Только наш этот кавалер никогда и ни при каких обстоятельствах в этом гоне не участвовал. Конечно, бывало, приходил он на вечеринки…“
Мысли Воронина после выхода из Красного Здания в черновике тоже описывались более подробно: „Ну, нашел я это Здание, ну, побывал, увидел своими глазами… А дальше? Одну минуточку. Прежде всего я сделал фактическое открытие. Красное Здание существует…“
О Красном Здании рассказывает Воронину пан Ступальский. В опубликованных вариантах несколько неясно: „Он подробно описан в откровениях святого Антония. Правда, этот текст не канонизирован, но сейчас… Нам, католикам…“ В черновике: „Он подробно описан в откровениях святого Антония. Правда, это не канонизированный текст, но сейчас нам это разрешено, нам, католикам…“ И еще (уже об Эксперименте) пан Ступальский говорит: „История знает случаи, когда людей брали живыми на небо…“ Первоначально — не „людей“, а „великих праведников“.
В черновике не только упоминается концовка известного анекдота, но и приводится он весь: „Андрей почему-то вспомнил анекдот, рассказанный в свое время Изей — про то, как медведь купил мотоцикл с люлькой и решил покатать зайца. Дал медведь шестьдесят километров в час и смотрит, как там косой. „У-лю-лю-лю-лю!“ — лихо кричит заяц. Ишь ты, смельчак какой, подумал медведь с удивлением и дал восемьдесят километров. „У-лю-лю-лю-лю!“ — голосит заяц. Ну, дает косой, подумал медведь и выжал сто. „У-лю-лю-лю-лю“ — знай себе орет косой. Тут медведь перепугался, сбросил газ. „Ты что, — говорит, — ошалел? Разобьемся же к чертям…“ И затормозил. И тут заяц наконец выговорил: „У лю… У лю… У люльки же дна нет, дурак старый!..“"