Неизвестные Стругацкие. От «Понедельника ...» до «Обитаемого острова»: черновики, рукописи, варианты
Шрифт:
Но были и дополнения, которые присутствовали только в этом издании.
Гораздо более подробно описывались картинки, которые Максим воспроизводил на ментовизоре.
Максим, естественно, старался прежде всего ознакомить аборигенов с жизнью сегодняшней Земли, дать о ней хоть какое-то представление. Откинувшись в стендовом кресле, зажмурив глаза, чтобы не отвлекаться, он старательно вспоминал школу, ребят, учителя, диспут о моральных проблемах искусственной жизни (в котором он участвовал и потерпел сокрушительное поражение), соревнование ашугов (в котором он победил). А потом день, когда он получил свое первое назначение. Полярный комбинат, производящий синтепищу — сто девяносто шесть автоматических заводов в Антарктиде, которыми он дистанционно управлял… И Ленинград, розовой горой поднимающийся
При описании города (когда Гай с легионерами ехали на операцию) была вставка:
Это были так называемые «Районы, Пока Не Достигшие Процветания». Максим уже бывал здесь, и его потрясли не столько сами эти улочки, полуразвалившиеся, черные от копоти и старости дома, потоки помоев, стекающие прямо по мостовой, изможденные, худо одетые люди, сколько тот факт, что эти Не Достигшие Районы располагались в каких-нибудь трех километрах от центра, где улицы были чисты и уставлены разноцветными легковыми автомашинами, где за золочеными оградами в сени вековых деревьев красовались роскошные особняки, несколько аляповатые, безвкусно спроектированные, но, несомненно, добротные, новые, удобные — здесь жили Процветающие Граждане. Контраст производил самое неприятное впечатление, но Максиму за последние сорок дней пришлось повидать и услышать немало странного и неприятного.
Вместо короткого замечания как в рукописи, так и в книжных изданиях о женском гвардейском корпусе («Однако нового разговора не получилось. Мак только покачал головой, а Рада, как и раньше, отозвалась о женском гвардейском корпусе в самых непочтительных выражениях») в «Неве» описание более подробное:
Но Мак покачал головой и сказал, что имеет в виду совсем не это. Раде надо учиться серьезно, заявил он. Поступить в университет или в какой-нибудь институт.
— Может быть, уже прямо в Академию Высокого Попечительства? — язвительно осведомился Гай. — Знаешь, сколько это стоит — учиться в институте? Скажи спасибо, что ее не выбросили на улицу, что мамаша Тэй оказалась порядочным человеком. А то положили бы зубы на полку…
Мак ничего не понял и принялся допытываться, как это так — платить за обучение? Смех и грех, массаракш…
И чуть ниже вставлено замечание Гая: «Мак замолчал (понял, должно быть, что чепуху мелет)…»
Вместо короткого замечания о песнях Мака, вернее, об одной песне («…про девушку, которая сидит на горе и ждет своего дружка…»), которую некоторые читатели склонны атрибутировать как «Скалолазку» В. Высоцкого, в «Неве» было рассказано более подробно и о других песнях:
Особенно ей [Раде. — С. Б.] нравилась смешная песня (Мак перевел) про механического человека, которого сделали специально, чтобы он чинил какие-то сложные машины, а он, бедняга, сам постоянно ломался — то нога отвалится, то голова отвинтится — и все мечтал сделать в свободное время другого механического человека, который бы его чинил… Тут не всё было понятно — что за механические люди такие? Но Мак знал массу песен про них, и, по этим песням судя, они там у себя в горах горя не знали — всю тяжелую и грязную работу делали за них эти механические существа. Сказка, конечно, но черт его знает… Было в этом что-то…
Сам Гай больше всего любил удивительную солдатскую песню — настоящую, про солдат, которые стояли насмерть, отражая врага у какого-то населенного пункта. Они и сами не знали, как он называется, было их сначала девятнадцать, потом осталось всего трое… Ночь, светятся сигнальные ракеты, все горит вокруг, выжженная опаленная земля… У Гая сердце сжималось и слезы накипали, и у самого Мака лицо становилось какое-то особенное, когда он пел эту песню, мерно ударяя по струнам. Мелодия была удивительная — торжественная, и горькая, и суровая, и какая-то очень теплая, почти нежная. Мак говорил, что это очень-очень старинная баллада о самой великой и самой справедливой из войн, избавившей мир от страшной угрозы. И было ясно, что это — не о последней войне, в последней все было как-то не так, Гай это чувствовал, а о какой-то другой. Но о какой — Мак не мог объяснить…
После замечания Гая об их общей с Маком доверчивости в «Неве» было продолжение:
«Доверчивы? — подумал Максим. — Ну нет, что
Некоторые термины и названия попали в журнальный вариант из рукописи: ежедневные «Праздные разговоры деловитых женщин» в рукописи и издании «Невы» назывались просто — «советы домашним хозяйкам»; скучная передача по телевизору была не «Узорами», а опереттой; а кличка Орди Тадер — не Птица, а Кошка. И из рукописи же в журнальный текст попал вариант, когда на операции по подрыву башни Максим был в паре не с Зеленым, а с Лесником.
Изменения в первом книжном издании, которые повлекли за собой изменения всего текста в переизданиях, касались, в основном, нескольких позиций: изменение национальности главных героев и, в связи с этим, изменения как особенностей героев, так и языка землян; изменения идеологические; изменения фантастические (убирались реалии нашего мира, нашей обыденности); [77] изменения, связанные с «чистотой» языка, — всё те же полуприличные слова, выражения, описания действий. А теперь обо всем этом подробней.
77
Все перечисленные изменения имеют, конечно, идеологический характер. Но одних прямых идеологических изменений было бы недостаточно: правками нельзя переделать основную идею романа. Поэтому большинство правок сознательно калечат роман, рассеивают внимание читателя, отвлекают его от понимания, что перед ним именно идеологическая корректура. Читатель детлитовского издания не просто читал его, а сличал с «Невой», и надо было сбить его с толку, заставить рассредоточиться по «типам» правок (у! гиромат вместо трамвая!) и упустить главное. Именно этим вызвано, по-моему, чудовищное количество правок. — В. Д,
Так как Авторам пришлось заменить вполне русских Максима Ростиславского и Павла Григорьевича на Максима Каммерера и Рудольфа (Сикорски), имя приятеля Максима Олега стало Петер. Максим вспоминает сад на Земле не «где-нибудь под Ленинградом, на Карельском перешейке», а «где-нибудь под Гладбахом, на берегу серебристого Нирса».
Язык, на котором Максим пытается разговаривать с Нолу (Рыбой), с Фанком, с террористами, когда ему не хватало слов: в рукописи, в журнальном издании, в собраниях сочинений издательств «Terra Fantastica» и «Сталкер» — русский; в собрании сочинений издательства «Текст» — немецкий; в остальных книжных изданиях — линкос.
Странник говорит Максиму «Дурак… Мальчишка» в рукописи и «Неве» по-русски, а в остальных изданиях по-немецки: «Dumkopf! Rotznase!» (Дурак! Сопляк!).
Вместо танков упомянуты панцервагены, вместо младших командиров — субалтерн-офицеры, а вместо «штрафников» — «блицтрегеры». Иногда водка заменяется шнапсом, «цигарка» — «сигаретой», а вместо леденцов — жареные орешки.
Не только аналогии с нашей страной, но даже аналогии с Землей были ненавистны цензорам. Медведей быть на чужой планете почему-то не может. Поэтому конкретные «медведи» (Гай предполагает, что Мак был воспитан медведями) заменяются общим «звери».