Неизвестный Алексеев. Неизданные произведения культового автора середины XX века (сборник)
Шрифт:
– Держите его! – вопила дворничиха. – Держи-и-и-ите!
Ей вторила владелица розового лифчика.
– Держи-и-и-ите!
«Нет, сегодня в живых мне не остаться! – думал запыхавшийся Д., сворачивая за угол. Он почти протрезвел, но голова у него была тяжёлой и в ушах гулко стучала кровь. – Нет, какой денёчек! – продолжал думать Д. – Тьма приключений! И опаснейших!»
Заметив «Волгу» с зелёным огоньком, Д. поднял руку. Заскрежетав тормозами, машина остановилась. Д. подошёл, заглянул в кабину и поинтересовался, довезут ли его туда, куда ему надо.
– Не успеем, мост разведён, – мрачно сказал таксист.
– Но пока мы едем, его уже и сведут, – сказал Д.
– Нет, не сведут, ехать недолго, – столь же угрюмо возразил шофёр. – А вы поезжайте помедленнее, – предложил Д.
– Какой вы умный! – сказал таксист. – Помедленнее! Да если я буду ползать, как черепаха, я ни шиша не заработаю! Помедленнее! Я с женой позавчера, как говорится, развёлся!
– Но ведь ночью бывает не так уж много пассажиров! Всё равно вы проторчите полчаса на стоянке!
– Ладно, залезайте, – смирился наконец водитель.
Ехали медленно. Шофёр поначалу молчал, но потом разговорился.
– Вы, пассажиры, думаете, небось, что мы, таксисты, все хапуги и деньги у нас лёгкие. А вот посидите-ка смену за баранкой! Поколесите по городу восемь часов! Глаза у вас на лоб, как говорится, вылезут! Это же вам не деревня, не провинция. Транспорт всякий. Светофоры на каждом шагу. Гаишники на каждом углу. А ведь ездить-то надо, как говорится, с ветерком. Во-первых, потому что план, а во-вторых, потому что все пассажиры торопятся: скорей, говорят, поезжайте как можно скорей, что вы еле-еле тащитесь! У всех дела какие-то срочные! Все куда-то опаздывают! Все куда-то не успевают! Все угорелые какие-то! А скорость превышать нельзя. Тут же тебя – цап, и дырку в талоне сделают, а то и прав лишат на недельку. Тогда хоть зубы на полку, как говорится, клади. Да и пассажиры попадаются разные. Некоторых и везти-то противно, а приходится. Чуть что – запишут номер, и премия за квартал тю-тю. Есть и такие, которые платить не желают. Везёшь их куда-нибудь к чёрту на кулички. Привезёшь, а они нагло так, спокойненько заявляют, что денег у них нет ни копейки. Можно, конечно, позвать постового, составить, как говорится, акт. Так ведь потом тебя же таскать будут по всяким там прокуратурам из-за этой несчастной пятёрки. Плюнешь, пошлёшь их к этакой маме и уедешь. Да и опасна, знаете ли, работёнка наша. Бывает – грабят, выручку отнимают. Хорошо, если только деньги отберут, а то для порядка ещё и ножик воткнут под ребро или по темени ключом гаечным саданут. Месяца четыре тому назад хоронили в нашем автопарке одного парня. Сопляки какие-то были, школьники. Он не захотел, как говорится, деньги отдавать. Так они его всего напильником острым истыкали. Поймали их, правда, на другой день. А что толку? Парень-то всё равно угодил в крематорий.
Подъехали к мосту. Он был разведён. Видна была только одна его створка, серой стеной возвышавшаяся в полумраке ещё не очень тёмной, почти белой ночи. На стене тускло поблёскивали трамвайные рельсы, а по краям её горизонтально и совершенно несуразно торчали фонари. «Фантастика какая-то, – подумал Д. – Этот вставший дыбом асфальт… Эти рельсы, устремлённые в небо… Сюрреализм!»
Шофёр поглядел на часы.
– Осталось пятнадцать минут. Так уж и быть, я подожду. А у меня вчера забавный случай был. Такое только в кино, как говорится, можно увидеть, или в рассказе каком-нибудь прочитать. Часа в два ночи проголосовала мне бабёнка, смазливенькая такая брюнеточка. Я её взял. Уселась она рядом со мною. Я ещё подумал – не боится, что я приставать начну. Если женщина одна, то она чаще всего на заднее сиденье забирается, для безопасности. А эта храбро так со мною рядышком устроилась. Поехали. Она меня спрашивает: «Вы не будете против, если я закурю?» – «Не буду, – говорю, – курите себе на здоровье. Только какое уж от табака здоровье». Признаться, не люблю я, когда женщина курит. Не женское это занятие. И неприятно, когда от женщины табачищем разит, как от матроса какого-нибудь или работяги. Закурила она, затянулась смачно, открыла рот и стала дым выпускать маленькими кругленькими такими шариками. Никогда я не видел таких шариков. Колечки – это да. А тут шарики. И почти все одинаковые, аккуратненькие такие. Смотреть – одно удовольствие. «Как это у вас получается? – спрашиваю. – Очень уж ловко. Прямо как в цирке!» А она отвечает: «А я и есть циркачка – жонглёрка, эквилибристка. Я ещё и не такое умею!» Ну надо же, думаю, – эквилибристка! Ни одной эквилибристки до сих пор вблизи я не видел. Подкатили мы к её дому. Она стала рыться в сумочке. Долго рылась. Заглядывала в разные отделеньица, вытаскивала какие-то бумажки и обратно их засовывала. Потом говорит: «Вы знаете, мне очень неловко, только деньги-то я, кажется, дома забыла. Рассеянная я вообще-то, со мною такое бывает. Вы не могли бы подождать минут пять? Я сбегаю домой и принесу деньги! Если не верите, я вам сумочку в залог оставлю. Она новая, только что куплена, хорошая импортная сумка, двадцать пять рублей за неё отдала. Или давайте поднимемся вместе – я на четвёртом этаже живу. Если у вас есть время, я угощу вас бразильским кофе. Вам, небось, полезно будет выпить чашечку, чтобы ночью не уснуть за рулём. Я слышала, что шофёры иногда за рулём засыпают, и это очень опасно». Мне, как говорится, интересно стало. «От кофе не откажусь, – говорю, – только с какой же стати будете вы меня, совсем даже незнакомого человека, угощать?» – «А ни с какой, – отвечает, – просто так».
Одним словом, поднялись мы на лифте. Она отперла дверь. Света в прихожей не было, и я сразу понял, что живёт она одна. А когда зажгла она свет, увидел я, что в прихожей по стенам сплошь полки с книгами. Удивился: зачем циркачке столько книг? Ей и читать-то небось некогда – тренироваться же надо подолгу каждый день, чтобы форму, как говорится, не потерять, чтобы не разучиться.
Она повела меня в кухню, посадила за стол, налила в чайник воду и поставила его на газовую плиту. «Подождите меня минутку!» – сказала и вышла. Я сидел, ждал и разглядывал кастрюли всякие и поварёшки. Ещё календарь на стене висел отрывной, очень большой. На календаре картина была изображена знаменитого художника, не помню только его фамилию – видел я эту картину в музее. Тут она вернулась, и я рот разинул. Была она, как говорится, в чём мать родила, одни только трусики были на ней маленькие и совершенно прозрачные – всё было видно. Грудь у неё была большая, полная, но совсем не отвислая. Соски вверх торчали, как у мраморных статуй, у всяких там Психей и Афродит – их я тоже в разных музеях разглядывал. «Ага, испугались!» – сказала она, смеясь. А я и впрямь струхнул немножко. Не ожидал я такого, и никогда ничего подобного со мной не случалось. Подошла она, положила руки мне на плечи и говорит: «У вас найдётся для меня полчаса времени? Или вы очень торопитесь?» Я, как говорится, обомлел, растерялся и даже задрожал весь от волнения. «Простите, – говорю, – машина у меня осталась незапертой… да ведь и на работе я… план надо выполнять».
Она постояла около меня немножко, после усмехнулась и снова ушла. Через минуту появилась опять, уже в халате, и положила на стол пятёрку. Тут чайник на плите свистнул – со свистком он был. «Ну а как же кофе?» – спросила она меня и снова усмехнулась. «В другой раз» – говорю, и боком, боком в прихожую. Дверь мне она открыла настежь, и выбежал я на лестницу. Обернулся, а она в дверях стоит и по-прежнему усмехается. Халат у неё распахнулся, и опять всё видно стало. Влез я в свою «Волгу», сел за руль и сижу, как говорится, обалдевший. «Ну и ну! – думаю. – Ну и приключеньице!» Руки-ноги у меня онемели, будто паралич меня хватил. После включил мотор. Проехал метров триста и остановился. «Может, вернуться? – думаю. – Будто и не мужик я вовсе! Что она обо мне подумала?» Постоял, постоял и поехал дальше. Вот такая история, как говорится.
– А вы адрес-то её запомнили? – спросил Д.
– Нет, адрес не запомнил. Но улицу запомнил и дом тоже. И квартиру найду, конечно, если понадобится.
– Так поезжайте к ней поскорее! Чудак вы, право! Красивая женщина! Да ещё к тому же одна в квартире! Да ещё к тому же вы явно ей приглянулись! Да ещё к тому же вы только что развелись с женой! Да это счастливейшее, прямо-таки редкостное стечение обстоятельств! Да я бы на вашем месте!..
– Да? – спросил шофёр недоверчиво.
– А то нет! – воскликнул Д.
Такси остановилось у парадного. Д. расплатился, вылез.
– Поезжайте завтра же! Не тяните! Куйте железо, пока оно не остыло! Я желаю вам счастья!
– Спасибо! – сказал растроганный шофёр, и машина умчалась.
«Право, чудак! – думал Д., поднимаясь по лестнице. – Женщин боится. Но не лишён наблюдательности: “соски вверх торчали”!»
Открывая дверь, Д. вспомнил о своих несчастьях. Когда дверь открылась, он задержался на пороге. Ему не хотелось входить в комнату, не хотелось видеть своё неудавшееся, жалкое дело, не хотелось видеть мёртвую Хариту. Но всё же он вошёл. Он боялся взглянуть на свой письменный стол, но всё же собрался с духом и взглянул. Среди разбросанного в полном беспорядке растреклятого неудавшегося дела стояла баночка с водой, на дне которой лежала неподвижная рыбка, полуприкрытая своим хвостом, как прозрачным, тонким саваном.
Д. поплёлся на кухню, нашёл в одном из шкафчиков маленький полиэтиленовый мешочек, вернулся в комнату, ложкой вытащил Хариту из банки и осторожно положил её в мешочек, расправив ей хвост, чтобы было красиво. После он долго копался в ящике письменного стола и наконец извлёк из него шёлковую розовую ленточку. Перевязав ленточкой полиэтиленовый пакетик, Д. сделал бантик. После этого он запихнул в карман ложку, положил пакетик на ладонь и вышел из квартиры.
Было уже совсем светло. Около дома орудовала метлой дворничиха. Но это была не та вредная, чужая дворничиха, а своя, хорошо знакомая и добрая.
– С добрым утром! – приветствовала она Д. и поглядела на него недоумённо – в такую рань он никогда не выходил из дому.
– С добрым утром! – ответил Д. и направился к ближайшему скверику.
В скверике не было ни души. Д. забрался в кусты, выкопал ложкой ямку, положил в неё пакетик и выпрямился. «Прощай, Харита!» – сказал Д. и тяжело вздохнул. Постояв минуты две, он закопал ямку и водрузил на маленький холмик увесистый булыжник. «Прощай!» – сказал он ещё раз и побрёл домой.
Дворничиха опять взглянула на Д. с недоумением. Со стороны его поведение выглядело и впрямь несколько странным.