Неизвестный Чайковский. Последние годы, Сборник (Викиликс)

Неизвестный Чайковский. Последние годы

на обложку

Сборник

Шрифт:

Блистательный музыкальный вечер собрал более 300 приглашенных в салонах Бенардаки. Тут были все представители того tout Paris, перед которым благоговеют и артисты, и ценители всей Франции. Милостивое внимание, один факт присутствия, одобрительный шепот кучки этих пресыщенных и, в сущности, равнодушных ко всему прекрасному людей есть высшая награда, о которой грезят артисты всех стран, – патент на внимание не только Парижа, но всего привилегированного мира.

И Петр Ильич был искренно благодарен добрым хозяевам этого вечера за неожиданную и совершенно необходимую в условиях парижской жизни рекламу, которую они ему подарили. Содействовать успеху ее, бегать по квартирам исполнителей для репетиций отдельных номеров, благодарить их за внимание он считал необходимой оплатой за оказываемую ему услугу; выступить в качестве дирижера перед этим собранием несерьезных дилетантов, сплоченных, кстати сказать, несравненно в большей степени тщеславием, чем любовью к искусству, добиться их ленивого одобрения – он считал лестным и значительным. Но, зная, что это ему стоило несравненно большего утомления и хлопот, чем дебют перед таким настоящим, достойным его судом, как суд в лейпцигском

Гевандгаузе, – невольно жалеешь даром потраченных сил и испытываешь чувство обиды за художническое достоинство нашего композитора. Когда видишь его, расстроенного, утомленного и, судя по дневнику, очень несчастного, среди чуждой толпы, в раздушенном салоне, среди блеска туалетов и бриллиантов архиизящных дам, расфранченных и безупречных фраков, завтра в том же составе долженствующих «консакрировать» успех новой шансонетной певицы или танцы Лои-Фюллер; – невольно сетуешь на судьбу, что она не оставила его в деревенской тиши, среди интимной, родной обстановки, здорового физически и морально, спокойного, бодрого, обдумывающего план нового творения. Слава Богу еще, что Петр Ильич, добровольно подвергая себя этой пытке, утешался мыслью, что «это нужно», и не дожил до настоящего времени, когда так ясно стало, что «этого вовсе не было нужно», ибо нигде путем больших жертв ради популярности своих произведений он не достиг меньших результатов, как в Париже.

Блеск этого дебюта удесятерил количество знакомств, а с ними приглашений и визитов. Те из парижских музыкальных светил, которых не было в Париже летом 1886 года, сошлись с Петром Ильичом теперь. И все, начиная с Гуно, Массне, Паладиля, Гиро, Жонсьера, Тома, выказывали тончайшую предупредительность и сочувствие. Очень холодно и величаво обошелся с ним только автор «Сипора» и «Саламбо», что весьма мало печалило Петра Ильича, ибо он, со своей стороны, считал ничтожным дарование этого господина, смешною – его тенденцию, совершенно непонятным – его успех, впрочем, не заходящий за пределы Франции. – Из виртуозов, которых Петр Ильич узнал в это время, больше всего впечатления на него произвел Падеревский: «великолепный пианист», говорит он о нем в своем дневнике. – Среди лиц, не имеющих касательство до музыки, более всего ему доставила удовольствие встреча с Каран-д-Ашем, которого он в последний раз видел в начале семидесятых годов в Москве мальчиком и теперь узнал знаменитостью Парижа.

Популярность музыки Чайковского дошла в Париже до того, что как раз во время пребывания там Петра Ильича появился роман [21] , в котором большую роль играет романс «Нет, только тот, кто знал». Петр Ильич ужасно был польщен и шутя хвастался этим гораздо более, чем восторженнейшими отзывами музыкальной критики.

Почти каждый день в течение трех недель кто-нибудь чествовал нашего композитора обедом, завтраком, музыкальным вечером. Значительнейшими из таких домашних чествований следует отметить великолепный вечер с исполнением музыки Петра Ильича у Колонна, где был налицо весь музыкальный Париж; 1-го марта вечер у аристократической дилетантки, баронессы Тредерн, известной тем, что в ее роскошных салонах на Вандомской площади чуть ли не впервые в Париже исполнялась целиком музыка вагнеровской трилогии. По поводу вечера, данного этой дамой в его честь, Петр Ильич в дневнике лаконически отметил: «маркизы, дюшессы, скука». Русское посольство почтило гостя-соотечественника парадным обедом, Русский кружок – музыкальным вечером, Полина Виардо – обедом и вечером, композитор Видор – парадным завтраком. Чествование в зале Эрара пианистом Диемером носило характер почти публичный, так много народа собрало оно. На этом audition ученики чтимого парижского виртуоза исполняли, как Петр Ильич писал в своем дневнике, «штук до сорока» его фп. пьес. «Тронут, но устал», добавляет он к этому.

«Le Froc» par Emile Goudeau, 1888. Paris. Ollendorff.

Полупубличный, получастный характер имело также торжество, устроенное редакцией «Фигаро» в своем помещении 14/2 марта. Оттенок франко-русских симпатий подчеркнут был тем, что кроме музыкальных номеров, исполненных братьями Решке, Марсиком, Тафанелем и Брандуковым, в программу вошло представление третьего акта «Власти тьмы», а в конце – дуэт из «La fille de M-me Angot», переданный неподражаемыми, единственными в своем роде Жюдик и Гранье.

Кроме концертов Шатле, о коих речь ниже, музыка Петра Ильича исполнялась публично также в вечере, данном камерным обществом «Trompette». Здесь был сыгран 1-й квартет, фортепианная фантазия (на двух роялях Диемером и автором) и много сольных номеров – Брандуковым, Жироде и г-жой Енох.

Перед большой, настоящей публикой Петр Ильич в качестве композитора-дирижера выступил два раз в концертах Шатле. В первом из них лишь половина программы была предоставлена ему. По количеству сочинений эта половина, однако, стоила целого симфонического концерта в России или Германии. Она заключала в себе: 1) Серенаду для смычковых инструментов. 2) Фортепианную фантазию в исполнении Луи Диемера. 3) Пение романсов – г-жа Конно. 4) Виолончельные пьесы – г. Брандуков и 5) Тему с вариациями 3-й сюиты.

При появлении на эстраде Петр Ильич был приветствуем громом рукоплесканий, из которых большая часть относилась не к нему лично, ибо для преобладающего большинства он все-таки был незнакомцем, а к его народности. Таково, по крайней мере, было убеждение и самого Петра Ильича, и некоторых журналистов в отзывах об концерте. Как бы то ни было, но теплота этого приема очень благоприятно отозвалась на исполнении, сразу утишив волнения дирижера и внушив ему уверенность и самообладание. Наибольший успех из оркестровых вещей имел вальс из серенады, повторенный по требованию публики. Меньше всего, как и следовало ожидать, понравилась фп. фантазия. После вариаций и финала 3-й сюиты аплодисменты были единодушны и восторженны, на этот раз, кажется, более относясь к произведениям композитора,

чем к его национальности. В общем – успех был большой и искренний.

Во втором концерте, через неделю, уже почти вся программа состояла из произведений Петра Ильича, только в начале Колонн исполнил увертюру Берлиоза. Она заключала в себе повторение вариаций 3-й сюиты, отрывки из струнной серенады (вальс и элегия), виолончельные пьесы в исполнении Брандукова и, кроме того, скрипичный концерт, сыгранный Марсиком, «Франческу да Римини», романсы (певец Жироде) и фп. соло (Л. Диемер).

Успех и на этот раз был такой же громкий и блестящий. Не понравилась сравнительно только «Франческа».

Несмотря на большое впечатление в зале, на искренность и непосредственность знаков одобрения публики, в прессе по поводу этих концертов чувствовалось разочарование.

Когда дело шло о салонных исполнениях у Бенардаки, у Колонна, в редакции «Фигаро», у г-жи де Тредерн, журналисты захлебывались от восторга, говоря о нашем композиторе, о его народности и произведениях, изощрялись в комплиментах и минодировании с таким же рвением, с каким описывали «la delicieuse toilette eu satin et tulle blanc» или «la bonne grace de grande dame» [22] г-жи Бенардаки, или «une coquette jupe pompadour» [23] de M-elle de Lebrock, или цветочное убранство «grand hall du «Figaro» (не забыв ради рекламы назвать поставщика), или перечисляя знатных гостей (высшее из всех блаженств всякого парижского хроникера!) «On disait autrefois: «grattez le Russe начиналась одна из таких статеек, vous trouverez le Cosaque». On dit aujourd’hui: «grattez le Russe, vous trouverez un Francais!». On ajoute volontiers: «grattez le Francais – vous trouverez le Russe!». – И далее: «La France avait deja fait avec ses lettres et ses arts la conquete de la Russie, voila que la Russie avec ses arts et ses lettres conquiert a son tour la France!» [24] – Личность «du grand compositeur slave» описывалась так: «C’est un petit homme (к великой обиде Петра Ильича, считавшего себя да и бывшего в действительности выше среднего роста) d’allure distinguee et timide qui rappelle vaguement M. de Freycinet. Avec cela une flamme melan colique dans le regard, qui se reflete a travers toutes ses compositions!» [25]

«Прелестный туалет из атласа и белого тюля» или «внимание знатной дамы».

«Кокетливую юбку помпадур».

«Прежде говорили «поскребите русского, вы найдете казака (sic!); теперь же говорят «поскребите русского, вы найдете француза!» К этому охотно прибавляют «поскребите француза – вы найдете русского!» И далее: «Франция своими искусствами и литературой уже победила Россию, а вот теперь очередь России своими искусствами и литературой покорять Францию».

Это маленького роста человек с благовоспитанными, но робкими приемами, смутно напоминающий г. де Фрейсине. Вместе с этим с меланхолическим пламенем во взгляде, отражающимся во всех его сочинениях.

Но после публичных концертов тон рецензентов сразу переменился и восторженность исчезла. Большинство их оказалось хорошо знакомым с книгой Ц. Кюи «La musique en Russie» и, не цитируя своего источника, нашло, что Чайковский «n’est pas un compositeur aussi russe qu’on voudrait le croire», qu’il ne denote ni une grande hardiesse ni une puissante originalite», составляющих главную прелесть сочинений, des grands slaves des Borodines, des Cuis, des Rimskys, des Liadoffs».

Европеизм музыки Петра Ильича был поставлен ему в упрек [26] . «L’allemand dans son oeuvre domine le slave et l’absorbe» [27] – с горечью говорит один из критиков, приготовившийся к «impressions exotiques» [28] и, очевидно, ожидавший услышать в Шатле нечто, подобное музыке дагомейцев, производивших фурор в Jardin d’Accli-matation… Здесь в скобках отмечу, что теперь, при гонении музыки Петра Ильича, в парижской критике главным образом царит этот же упрек его произведениям.

«Не столь русский композитор, как бы хотелось верить, он не выказывает ни большой смелости, ни мощной оригинальности».

Немец в его творениях господствует над славянином и поглощает его.

Экзотических впечатлений.

Другая часть прессы, меньшинство, не читавшее книги Кюи, осталось недовольно длиннотами музыки Петра Ильича и ставило ему в образец Сен-Санса и других современных французов.

Несмотря на это, в общем, все-таки надо сказать, что, выражаясь по-парижски, пресса «была хороша», – но ни в похвалах, ни в порицаниях, точно так же, как в биографических сведениях, сообщаемых в отдельных статьях о нашем композиторе, – кроме почерпнутого из интервью, да из «L’independence musicale et dramatique «Hugues Imbert», – не сказала ничего ни верного, ни серьезно заслуживающего внимания. Одно разве «Tchaikowsky ne sort de ces concerts ni diminue, ni aggrandi» [29] .

«Чайковский выходит из этих концертов ни умаленным, ни увеличенным».