Неизвестный фактор (Романы)
Шрифт:
— Ночные бродяги служат ей, — прошептал Кай-Каус. — И эта крыса с горы Драк... это ее голос, она сама признавала это открыто. Тот, кто исполнял перед живыми танец костей, будет пищей Старухи.
Танец костей! Неужели кто-то решился провести такой страшный обряд? Поистине, эта Иньянга во власти дьяволов. Рука Андаса невольно устремилась к карману, где лежало кольцо. Понимают ли эти женщины, с чем связываются? Или их жажда власти так велика, что им все равно?
Он перебрал в памяти рассказы, которые считал вымыслом. И, вспоминая, содрогнулся. Кольцо... Если Кай-Каус говорит правду и те, кого не стоит называть, свободно бродят в лесах, нужно как можно скорее избавиться от кольца.
Но как от него избавиться? Его нужно оставить там, где его не сможет учуять ни один последователь Старухи, ведь по всем рассказам выходило, что те, кто ей присягнул, настроены на такие предметы и кольцо будет их притягивать. Может быть, то, что кольцо у него с собой, делает их мишенью...
— Неприятности... — Рычание Йолиоса прозвучало не громче шепота Кай-Кауса. — Я чую их в ветре.
— Какие неприятности? Кто-то приближается?
— Нет. Опять рок. — Он с отвращением сплюнул. — Зло. Зловоние сильней, чем в гниющем логове горпа. — Он немного помолчал и быстро добавил: — К тому же кто-то бежит от него. И страх его так же силен, как зловоние преследователя.
Андас прислушался. Он ничего не слышал. Но из темноты показалась рука Кай-Кауса и сомкнулась на его руке.
— Повелитель, я твой человек и буду защищать тебя ценой своей жизни. Поднимись наверх и убери за собой лестницу. То, что приближается, может быть, ищет только охотников...
— Прежде чем стать императором, верный человек, — ответил Андас, — я был воином и принес клятву крови. А среди слов этой клятвы есть и обещание стоять в битве щит к щиту. Я не позволяю другим сражаться вместо меня.
— У императора нет выбора, великий повелитель. Другие умирают за него, и это правильно, ведь, если гибнет глава государства, вместе с ним гибнет и государство. Став императором, ты отказался от прав и обязанностей воина, чтобы принять на себя более тяжкую ношу.
Андасу пришлось согласиться с правотой этих слов. Он император, а значит, больше не человек— он воплощение империи, и его жизнь, если потребуется, надлежит сохранять ценой жизни других. Но он не хочет, чтобы это началось здесь и сейчас.
— Пока нет, — сказал он. — Йолиос, что еще ты можешь нам сказать?
— Тот, кто убегает, близко. Тот, что преследует, — на удалении. Но силы беглеца на исходе.
И тотчас послышался шорох листвы, но не от ветра. Он доносился снизу — кто-то пытался привлечь их внимание.
— Спусти лестницу! — приказал Андас.
— Ему придется пройти мимо, чтобы не подвергать тебя опасности.
— Император я или нет, но я не правлю в Тройных Башнях! — взорвался Андас. — И, возможно, никогда не буду. Правила, приложимые к Льву Славы, здесь неприменимы. — Он не будет нести ответственность за гибель другого человека. Пошарив в темноте, он нашел лестницу и сбросил вниз, прежде чем Кай-Каус смог его остановить. Лестница натянулась — беглец уже поднимался.
Андас слышал его тяжелое дыхание. Ему не нужны были слова Йолиоса, чтобы понять — этот человек спасался от Смерти.
— Кай-Каус! — Человек перебрался через край. — Ночные бродяги...
— Тише! — послышался из темноты голос лесного жителя.
Андас ухватил человека за плечи, помог ему подняться, оттащил от отверстия и поскорее поднял лестницу. Может быть, преследователя смутит исчезновение добычи где-то наверху и он пойдет дальше. Принц не жалел о своем решении. Император он или нет, но он не может и, наверно, никогда не сможет мириться с такими жертвами. Он должен идти собственным путем. Может, тот, другой Андас сделал неудачный выбор, когда призвал его через врата; может, он и в своем мире стал бы неудачником, даже если бы его короновали. Возможно, он не из того теста, из которого сделаны императоры, непреклонные и непостижимые для окружающих. Что ж, он должен быть самим собой или погибнуть.
— Уже близко... — донеслось еле слышное предупреждение Йолиоса.
Андас лег животом на платформу, свесил голову в отверстие для лестницы и вгляделся в темноту внизу. Он видел там и сям мерцание светящихся насекомых, их почти невидимые прозрачные крылья источали мягкий свет. Странное свечение исходило и от некоторых растений, оно привлекало добычу. Но было и еще что-то...
Йолиос говорил о запахах— о зловонии. Андас поднес руку к носу, стараясь спастись от зловония, которое донеслось до него. Для чувствительного саларикийца это, должно быть, была страшная пытка. Запах разложения, давней смерти. И хотя он чуял такое впервые, Андас подумал и о том, и о другом.
Появилось и слабое свечение, как от призрачных насекомых, но какое-то нечистое. Если зловоние способно светиться, то это был именно такой свет.
Свободной рукой Андас снял с пояса иглострел и нацелил его вниз. Он не знал, что там рыщет, но ему еще не приходилось видеть, чтобы кто-нибудь уцелел после выпуска полного заряда иглострела. А он, перезаряжая оружие, настроил его на полную мощность.
Тварь внизу стремительно перемещалась по тропе, но как будто не шла и не бежала на обычных ногах. Андас прицелился в жирный силуэт.
Выстрел из иглострела осветил тропу. Принц услышал вой, который становился все пронзительнее, пока человеческое ухо не перестало его воспринимать. Но от звуков, испускаемых тварью, его голову и все тело пронзила дрожь. Андас снова выстрелил, хотя теперь, под действием этой мучительной дрожи, не был уверен, точно ли взял прицел.
Тварь металась, в агонии билась о землю, приминая и вырывая с корнем кусты. Но вот жуткий звук оборвался, тварь затихла, но Андас все не мог поверить, что она мертва.
— У тебя иглострел! — воскликнул Кай-Каус. — Мы такого не видели уже несколько лет.
Если самострелы были самым мощным оружием верных императору войск, Андас не удивился, что тварь внизу внушала такой ужас.
— Я выстрелю еще раз... — Он уже прицелился, но тут заговорил Йолиос:
— Эта тварь мертва. У тебя есть факел? Нам стоит получше разглядеть врага, чтобы узнать при новой встрече, — сказал он Кай-Каусу.
— Вот свет. — Все повернули головы. На лестнице, на полдороге от «спальной» платформы, стояла Шара с тлеющей веткой в руке. Она помахала ею, и огонь разгорелся, рассеивая темноту.