Неизвестный Кожедуб
Шрифт:
Об этом же шла речь и на нашем комсомольском собрании: как лучше подготовить себя к боевой деятельности.
Преподаватель тактики военно-воздушных сил сделал для нас интересный альбом. Он собрал в нем статьи из газет с описанием тактически наиболее интересных боев. Преподаватель дал мне альбом на несколько дней. Это было прекрасное пособие. Я подробно разбирал с курсантами тактику нашей и вражеской авиации, знакомил их с опытом боевых летчиков.
По вечерам долго просиживаю над альбомом, тщательно изучаю, анализирую каждый тактический прием фронтовых летчиков, вычерчиваю
Как-то вечером, войдя в коридор штаба, я увидел у витрины, в которой обычно вывешивались газеты, летчиков. Они что-то горячо обсуждали. В «Сталинском соколе» была опубликована статья, описывающая замечательный бой семерки советских летчиков против двадцати пяти фашистов, бой, закончившийся разгромом врага. Среди семи отважных — три питомца нашего училища. Их отправили на фронт, когда мы были еще дома, на Украине.
Мы гордились товарищами.
Командиру славной семерки, летчику Еремину, впоследствии был передан самолет, построенный на сбережения колхозника-патриота Ферапонта Головатого.
Приближался день выпуска моей группы. Предстояло сделать последний полет с курсантом в зону и показать срывы в штопор.
Рано утром мы вышли на аэродром. Механик доложил, что самолет исправен. Я полетел уверенно. Сделал срыв в штопор и начал выводить самолет. Даю газ, а мотор не работает. Самолет вошел в крутую спираль. Потянул ручку на себя. Самолет начал вращаться в другую сторону. Быстро приближалась земля. Надвигалась катастрофа. Нельзя терять ни секунды! Не могу понять, что происходит с мотором. Предпринимаю последнюю попытку выровнять самолет, и вот уже он в горизонтальном положении. Но вынужденная посадка неизбежна.
Местность неровная. Оглядываюсь — сбоку хлопковая плантация. Направляюсь к ней. Снижаюсь. Потянул ручку на себя — самолет приземлился и побежал. Его тянуло на нос — вот-вот перевернется! Площадка с наклоном. Впереди — пропасть.
Самолет остановился перед ней метрах в пятнадца-ти-двадцати.
Очевидно, кончилось горючее. Открываю пробку и убеждаюсь — увы, бензина действительно нет!
Слышу совсем близко гул мотора. Поднимаю голову. Низко летит самолет командира эскадрильи. Я показываю знаками, что бензина нет, командир грозит мне кулаком.
Самолет улетел, а мы уныло сидим и ждем бензина. До чего обидно! Я опять, наверное, попал в нерадивые, опять отложится моя отправка на фронт!..
Командир приезжает на автомобиле. Я готов провалиться сквозь землю. Доложил о том, что произвел вынужденную посадку из-за недостатка горючего, но самолет в полной исправности.
Командир приказал заправить самолет бензином.
Бензобак зарядили. Командир сам сел в кабину и попытался взлететь. Но это было невозможно — слишком мала площадка.
Он приказал разобрать самолет. Через несколько часов мы доставили самолет на аэродром.
Комэск вызвал меня. Я знал, что предстоит неприятный разговор: командир, как у нас говорилось, стружку снимет.
Но он встретил меня не так сурово, как я ожидал.
— Никогда не забывайте, что, доверяя технику, вы должны в то же время и проверять его, — сказал он. — Двойной контроль предупреждает происшествия.
Командир ограничился этим замечанием, очевидно, потому, что я удачно посадил самолет ни аварии, ни поломок не было.
Это правило: контроль — лучший способ уклонения от происшествий — я крепко запомнил. Вину на себя я, конечно, принял, но механику, доложившему перед нашим вылетом, что баки полны горючего, от меня досталось.
15. Случай с мотором
Все курсанты успешно закончили учебу. Они окружают меня. Их возбужденные лица напоминают мне, как я сам полтора года назад волновался, расставаясь со своим инструктором в аэроклубе.
Курсанты благодарят меня, и я испытываю большое удовлетворение: знаю, что они подготовлены неплохо. Все они улетают на фронт, а мне пока поручено ускорить выпуск другой летной группы.
И опять весь день я провожу на аэродроме.
В новой группе мне особенно понравился белокурый юноша, старательный, очень веселый и остроумный, харьковчанин Иван Федоров.
Ранним утром я должен вылететь с ним по маршруту. У нас учебный самолет со слабеньким пятицилиндровым мотором.
Перед вылетом я тщательно осмотрел машину. Все как будто в исправности, мотор работает хорошо. Взлетели. Высота тридцать-сорок метров. Внизу промелькнула железнодорожная станция, город…
Вдруг мотор начал давать перебои, стала стремительно падать тяга. Самолет снижался. Кругом здания — посадить самолет некуда. Он быстро терял скорость над самыми домами. Вот-вот зацепится за крышу! Чтобы избежать лобового удара, я свалил самолет на крыло. Послышался резкий треск: самолет ударился об угол дома.
На мгновение я потерял сознание; когда опомнился, ничего не мог понять.
Передо мной кирпичное станционное здание. Я решил, что мне это мерещится. Поднял голову — нет, в самом деле это кирпичная стена. С трудом повернулся. Федоров сидит в своей уцелевшей кабине, и вид у него странный. Я посмотрел по сторонам — всюду валяются обломки. Поднялся и по привычке хотел шагнуть из кабины, но кабины как не бывало. Ступать было больно, и я упал. Кое-как снял парашют, шлем. Федоров, увидев, что я двигаюсь, радостно закричал: «Все в порядке!» Вероятно, он думал, что я разбился.
Вокруг собралась толпа. Подъехала машина, и через несколько минут мы очутились в госпитале.
У моего тезки оказался тяжелый ушиб позвоночника, у меня — обеих ног: долго не мог ходить. Пролежали около месяца. Расследование катастрофы установило, что мотор отказал не по нашей вине.
Я снова в строю, снова учу и учусь.
Мы с глубоким волнением следим за Сталинградской битвой. Все наши помыслы и разговоры — о Сталинграде. В небе над волжской твердыней идут ожесточенные воздушные бои. Они начинаются с рассвета и длятся до темноты.