Неизвестный Кожедуб
Шрифт:
Командующий прислал на имя нашего командира благодарность за помощь, оказанную летчиками. Не могу не привести слова, которые тогда так взволновали и обрадовали всех нас:
«По мастерству, красоте, спаянности этот бой является триумфом нашей авиации. Поражен отвагой и мастерством летчиков».
Нет большей похвалы для боевого летчика-истребителя, чем похвала пехотинцев, наблюдавших за ходом его воздушного боя. Это высокая оценка.
Наш бой подробно разобрали и обсудили. Было сделано много полезных выводов, извлечено много важных уроков.
В день двадцать седьмой годовщины Советской
Сколько воспоминаний связано у меня с этим торжественным днем! Я вспомнил, как слушал приказ товарища Сталина на тыловом аэродроме в Средней Азии 23 февраля 1942 года. В ту тяжелую пору на протяжении огромного фронта от Северного Ледовитого океана до Черного моря наша армия вела ожесточенные бои, чтобы, измотав немецко-фашистские войска, изгнать их из пределов нашей Родины. Теперь Советская Армия не только освободила родную землю, но и перенесла войну на территорию фашистской Германии.
Настали долгожданные дни!
Но окончательная победа сама собой не приходит. И мы это хорошо знали. Немцы бросали в бой все сохранившиеся резервы. Они пытались «напугать» нас своей новой техникой и, в частности, реактивными самолетами. Мы все чаще и чаще стали говорить об этих самолетах: как с ними вести борьбу?
Трудность заключалась в том, что после встречи командира полка с двумя немецкими реактивными истребителями никто из нас больше их не видел. Встречали их еще летчики из соседних частей. Летали эти самолеты, как свободные «охотники», — одиночками, парами, небольшими группами, применяя штурмовые действия. На нашем фронте они появлялись только в одиночку, ограничиваясь молниеносной атакой на большой скорости. Но в бой, как правило, не вступали, предпочитая действовать «из-за угла».
Я много думал о методах борьбы с этими машинами. Перехватить реактивный самолет, развивающий огромную скорость, было делом нелегким. В этом я отдавал себе ясный отчет. Тем сильнее было мое желание присмотреться к нему в воздухе. К сожалению, никто, кроме Чупикова, не мог поделиться со мной своими наблюдениями.
И вот мне довелось встретиться с немецким реактивным самолетом.
24 февраля я вылетел в паре с Титоренко на свободную «охоту».
Внимательно слежу за- воздухом. Вижу, из-за дымки на высоте трех тысяч пятисот метров внезапно появляется самолет. Не замечая нас, он идет вдоль Одера на скорости, предельной для наших «Лавочкиных». Всматриваюсь: это безусловно реактивный самолет. Быстро разворачиваюсь, даю мотору полный газ и начинаю его преследовать. Летчик-фашист, очевидно, и не смотрел назад, надеясь на большую скорость своего самолета. Я опасаюсь, что, заметив нас, он, по обыкновению, уйдет. «Выжимаю» из машины максимальную скорость, стараясь сократить дистанцию и подойти под вражеский самолет.
Мой напарник не отстает от меня. Зная его горячность, предупреждаю, чтобы он не терял хладнокровия, не начинал действовать без моей команды.
Хочется подробно, поближе рассмотреть реактивный самолет и, если удастся, открыть по нему огонь.
Снижаюсь и подхожу под немца со стороны хвоста на расстоянии двухсот метров. Удачный маневр, быстрота действия плюс скорость моего самолета — все это позволило приблизиться к реактивному самолету.
И вдруг в него неожиданно для меня полетели трассы — мой напарник не выдержал! Я был уверен, что «старик» испортил план моих действий, и в душе нещадно ругал его. Но, оказывается, его трассы неожиданно улучшили мое положение. Самолет врага стал разворачиваться влево, в мою сторону, и на мгновение подставил мне свою «спину». В этот миг, развив предельную скорость, которую только может дать мой самолет, я сблизился с врагом. Вот уже нас отделяет совсем короткая дистанция. С волнением открываю огонь. Реактивный самолет, разваливаясь на части, стремительно падает вниз, на территорию врага.
Через несколько дней собралась фронтовая конференция для обсуждения тактики ведения борьбы с реактивными самолетами. Было приглашено несколько летчиков нашей части, в том числе Титоренко и я. В своем сообщении о реактивном самолете я постарался проанализировать и проведенный нами бой, и все, что мне было известно о тактике действий новых немецких самолетов. На конференции выступили летчики из других частей. Обмен мнениями обогатил наш опыт и сыграл большую роль в борьбе истребителей нашего фронта с реактивными немецкими самолетами.
Получаем приказ: выделить группу истребителей в район Штаргардта. Возглавил группу сам командир части. С ним улетели Куманичкин, Титоренко, Азаров, Громов и еще три летчика.
Группу Чупикова ждали серьезные испытания. Наступила весна. Настоящих аэродромов не было. Командир выбрал бетонированную, недостроенную немцами узкую полосу. С нее и взлетали летчики группы Чупикова. А летать приходилось много, так как в этом районе воздушный противник был активен.
Я с оставшимися на аэродроме летчиками летал в тот же район, где действовал Чупиков, — по его вызову, когда нужна была наша помощь.
За время отсутствия Чупикова я почувствовал еще большую ответственность не только за свои действия, но и за действия однополчан.
В дружной семье советских авиаторов даже молодые летчики в суровой фронтовой обстановке быстро становились мужественными и отважными воинами. И я был удивлен, когда встретил летчика, который за несколько месяцев пребывания в части ни разу не дрался с врагом. Даже не поверил этому. Вылетая на боевое задание, он не искал противника, не навязывал ему боя. Я заинтересовался: что же это за истребитель? Вызвал его к себе. Он держался неуверенно. Я говорил с ним мягко, старался понять, что же он представляет собой. Задал ему несколько вопросов. Выяснил: летчик он грамотный; значит, дело не в подготовке. Решил проверить его в воздухе. Сообщил ему об этом, и он заметно изменился в лице.
В то утро высота облачности достигала шести тысяч пятисот метров. Предупредил летчика, что полетим на высоту и что надо на земле надеть кислородную маску. Она, правда, стесняет движения, и многие были против того, чтобы надевать ее на земле. Но я опасался, что если придется драться на вертикалях и попадать в область «кислородного голодания», то мой напарник замешкается, надевая кислородную маску в бою.
Летчик ушел, а через некоторое время и я отправился к самолету. Мой напарник с унылым видом стоял у своей машины.
Взлетели. Набрали высоту более шести тысяч метров. Ведомый не отстает. Мы — за линией фронта, летим над территорией противника. В стороне — Берлин. Смотрю, ниже нас — два «мессера». Передаю об этом по радио напарнику. А он прижался ко мне, как цыпленок к наседке. Приказываю:
— Займите положенную дистанцию и интервал!
Он выполнил приказание довольно своеобразно: занял дистанцию и интервал, но не с той стороны самолета, с какой это требовалось для поиска противника. Получилось так, что я как бы прикрывал напарника… от Берлина. «Трусит, чудак! — подумал я. — Посмотрим, что будет дальше. Может, освоится».