Неизвестный Мао
Шрифт:
Жена Дай Хуана развелась с ним, его родственники тоже попали под каток репрессий. Сам Дай едва выжил в Северной пустоши, откуда многие так и не вернулись.
Подавление инакомыслия в среде образованных сограждан началось с 1958 года, сразу же по возвращении Мао с Московской конференции коммунистических и рабочих партий. Мао решил вселить страх и в своих ближайших соратников из высшего эшелона власти, угрожая клеймом «правого» любому из тех, кто попытается воспротивиться проведению программы превращения страны в сверхдержаву. Больше всего его беспокоили отношения с ближайшими соратниками Лю Шаоци и Чжоу Эньлаем, которым в свое время удалось настоять на сокращении программы в 1956 году.
На этот раз Мао прибег к новой тактике: унижению своих самых
Он сосредоточил свои усилия на Чжоу Эньлае, занимавшемся планированием и управлявшем всеми мероприятиями этой программы. Мао охарактеризовал Чжоу Эньлая как находящегося «лишь в 50 метрах от правых. Попытки Чжоу сдерживать капиталовложения в военную промышленность были, по словам Мао, вполне в духе венгерского восстания и в «значительной степени вдохновлены правыми». Такие зловещие обвинения были чреваты самыми тяжкими потенциальными последствиями. Чтобы придать им еще более угрожающий характер, Мао в феврале 1958 года сместил Чжоу Эньлая с поста министра иностранных дел, а ведущих дипломатов страны, близких к Чжоу, вынудил участвовать в нападках на него.
Атмосфера вокруг Мао накалилась настолько, что становилась совершенно непереносимой, даже с учетом общей и постоянной напряженности в верхних эшелонах правящего режима. Один из министров, подвергшийся ожесточенной критике, получил тяжелое нервное расстройство. Когда личный врач Мао посетил этого министра, чтобы осмотреть и установить диагноз, то нашел его лежащим в постели, «бормочущим не переставая: «Пощадите меня! Пожалуйста, пощадите меня!» Министра вывезли на самолете в госпиталь в Кантоне. Во время полета он неожиданно упал на колени и, стуча головой в пол, стал умолять: «Пожалуйста, пощадите меня…» Через несколько недель он умер в Кантоне в возрасте сорока шести лет [123] .
123
Этот министр, Хуан Цзин, был бывшим мужем жены Мао. Они поженились в 1932 году, когда он был в возрасте двадцати одного года интересным студентом радикальных взглядов, а она девятнадцатилетней библиотекаршей, вступившей в партию под его влиянием. Выйдя замуж за Мао, она время от времени приглашала своего бывшего мужа «просто поболтать», но он всякий раз избегал встреч. Давление, оказываемое теперь на него, не имело под собой никаких личных мотивов, поскольку Мао никогда не ревновал. В 1945 году Мао взял себе за правило приглашать на приемы другого из бывших мужей своей супруги, Тан На, приветствовал его на входе с усмешкой во взоре и шутил над ним по тому поводу, что Таи На однажды предпринял попытку самоубийства из-за будущей госпожи Мао. Когда Мао пришел к власти, Тан На перебрался в Париж и позже умер там.
В разгаре процесса запугивания и поношения своих соратников Мао приказал Чжоу Эньлаю в порядке самокритики признать себя близким к правым, причем сделать это следовало на выступлении перед 1360 делегатами чрезвычайного съезда партии в мае 1958 года. Чжоу покаялся и признал, что способствовал снижению требовавшихся Мао темпов «индустриализации», военная направленность которой теперь была ясна даже этому высшему эшелону присных, равно как и ее катастрофические последствия. Такая самокритика была чрезвычайна болезненной для Чжоу. Свою покаянную речь он писал в течение десяти дней. Обычно аккуратный и даже щеголеватый, премьер-министр все эти десять дней не выходил из своей комнаты, сидя там небритым и нечесаным, да и едва одетым. Секретарь, которому он диктовал текст речи, вспоминает, что Чжоу говорил чрезвычайно медленно, «порой не в состоянии произнести одно слово в течение пяти или шести минут… Поэтому я предложил остаться одному в кабинете, чтобы собраться с мыслями… Время было уже за полночь, поэтому я вернулся в свою комнату и прилег на постель, не снимая одежды и поджидая вызова.
Около двух часов ночи [госпожа Чжоу] вызвала меня. Она сказала: «Эньлай сидит в своем кабинете, глядя в одну точку. Как же вы могли оставить его и лечь в кровать?» Поэтому я последовал [за ней] в [его] кабинет, где она и товарищ Чжоу Эньлай долго спорили…»
Затем Чжоу со слезами на глазах продолжил диктовку. Чжоу Эньлай женился не по любви, они с женой были давними товарищами по партии.
К удовлетворению Мао, на съезде Чжоу выступил с покаянной речью. Атмосфера в зале заседаний съезда была гораздо более напряженной, чем обычно, о чем можно судить по информации в печати, где говорилось, что съезд «заклеймил правых, которые буквально прогрызли себе путь в партию». На коммунистическом новоязе от такой формулировки оставался только один шаг до клейма «агента врага». По сценариям Мао владыки провинций рассказывали съезду, как они раскрывали агентуру правых среди провинциальных кадров. Руководитель провинции Хэнань был заклеймен и отстранен от власти за его высказывания о крестьянах, «которые не могут отрывать от себя слишком много в пользу государству, поскольку буквально умирают с голоду». Хэнань, сказал он, переживает «бесконечные наводнения, засухи и другие природные напасти», а ее жители «должны были сами впрячься в сохи, поскольку большая часть тяглового скота пала от бескормицы».
Лю Шаоци также подвергся ожесточенным нападкам прихвостней Мао на съезде из-за своей роли в сокращении финансирования в 1956 году. Подобно Чжоу, он тоже полностью капитулировал, как это делал каждый, кто занимал хоть какие-то управленческие позиции в программе Мао по превращению страны в сверхдержаву. Заметки Мао ясно демонстрируют, что он был готов обрушиться на любого, кто дерзнет хотя бы на йоту отклониться от предписанной им линии, причем эти нападки могли дойти до обвинения в предательстве («используя нелегальные методы… для осуществления своей оппозиционной деятельности»). К концу съезда выяснилось, что ничего этого не потребуется, поскольку все сдались.
Лю Шаоци вспоминал, что Чжоу Эньлай, второй человек в государстве, был так деморализован, что даже спрашивал Мао Цзэдуна: «Может быть, мне лучше подать в отставку с поста премьер-министра?» Ему было велено не умничать, и он даже остался де-факто руководить всей внешней политикой, хотя ему еще не был формально возвращен пост министра иностранных дел. Теперь Мао мог быть вполне уверен, что может не опасаться каких-либо неожиданностей по отношению к его режиму власти. Человек, пришедший на место Чжоу Эньлая в качестве министра иностранных дел, Чэнь И, печально заметил про себя, что ему выпала роль «не более чем возвысившегося балаганного шута».
Во время съезда Мао осуществил одно чрезвычайно важное персональное изменение в составе правительства. Он выдвинул давнишнего друга Линь Бяо на пост одного из своих заместителей как председателя партии (наряду с Лю Шаоци, Чжоу Эньлаем, Чжу Дэ и Чэнь Юнем). Этот шаг дал Мао то, что ему сейчас было чрезвычайно необходимо: преданного человека в среде высшего руководства, имеющего высшее воинское звание маршала. Воинские звания были введены в армии в 1955 году, и тогда Линь и девять других генералов получили маршальские звания.
Наряду со всеми этими шагами Мао стал также интенсивно раздувать культ своей личности, который он начал создавать еще со времени террора в Яньане в 1942–1943 годах. В марте 1958 года он заявил своему высшему эшелону руководителей страны (заместителям, руководителям провинций и министрам): «Должен быть культ личности… Это совершенно необходимо». Его приспешники начали соревноваться между собой в выражении своей «слепой преданности» Мао. Руководитель Шанхая Кэ договорился до того, что стал пропагандировать стадный инстинкт: «Мы должны следовать за председателем подобно слепому стаду».