Неизвестный Мао
Шрифт:
Мао усматривал практическую пользу в массовых смертях. «Умершие приносят нам выгоду, — говорил он высшему эшелону власти 9 декабря 1958 года. — Они могут удобрять почву». Поэтому крестьянам было велено сажать зерно на участках для погребения, что причиняло тем немалые страдания.
Мы можем с уверенностью сказать, каким количеством людей Мао не боялся пожертвовать. Будучи в Москве в 1957 году, он заявлял: «Мы готовы принести в жертву 300 миллионов китайцев ради победы мировой революции». Это была примерно половина населения тогдашнего Китая. И в самом деле, на партийном съезде 17 мая 1958 года он сказал: «Не раздувайте вы все эти страхи насчет мировой войны. Самое большее — умрет сколько-то народу… Сгинет половина населения — такое уже бывало несколько раз в китайской истории… Это даже хорошо, если исчезнет
И о военной ситуации Мао думал теоретически. 21 ноября 1958 года, обсуждая в узком кругу приближенных проекты интенсификации труда, вроде оросительных систем и домашнего производства «стали», он вроде бы мельком заметил в этом контексте, что множество крестьян, живя впроголодь и работая на износ, погибнет, сказав: «Работая таким образом, реализуя все эти проекты, половина Китая вполне может умереть. Пусть даже не половина, одна треть или одна десятая — 50 миллионов — умрет». Испугавшись, что его слова шокируют присутствующих, он постарался увернуться от своей личной ответственности за это. «50 миллионов смертей, — продолжал он, — за это меня могут выгнать, или я сойду с ума… но если вы настаиваете, я все же позволю вам пойти на это, и вы не должны будете винить меня, когда народ будет умирать».
Глава 41
Министр обороны Пэн — одинокий воин
(1958–1959 гг.; возраст 64–65 лет)
В течение первых двух лет осуществления программы «большого скачка» большинство соратников Мао поддерживало его, и лишь один человек в Политбюро, маршал Пэн Дэхуай, являвшийся министром обороны, имел мужество разойтись во взглядах с остальными.
Пэн никогда не забывал о бедствиях крестьян, среди которых вырос. Позднее, находясь в тюрьме, куда заточил его Мао, он писал историю своей жизни, где отмечал, что часто напоминал себе о голодном детстве, чтобы не поддаться искушениям власти и не стать бесчувственным к страданиям нищего народа. В 1950-х годах он первым в верхних эшелонах власти заговорил о развращенном образе жизни Мао: о виллах, которые тот имел в разных концах Китая, о его страсти к красивым девушкам, которых Пэн называл «отборными имперскими любовницами».
Пэн ожесточенно спорил с Мао долгие годы. В 30-х годах он критиковал жестокое обращение Мао с военными командирами. В Великом походе он высказал сомнение в способностях Мао как военачальника, когда тот почти развалил Красную армию ради личных целей. В 1940-х годах, во время яньаньского террора, когда Мао начал создавать культ своей личности, Пэн выразил протест против таких ритуалов, как скандирование лозунга «Да здравствует председатель Мао!» и пение гимна «Алеет Восток». Когда Хрущев в 1956 году осудил Сталина, Пэн еще настойчивее выступил против культа личности и даже отстаивал изменение военной присяги с клятвы в верности лично председателю Мао на клятву верности народу, аргументируя это тем, что «наша армия принадлежит народу».
Это, конечно, злило Мао. Кроме того, вождь упорно ненавидел Пэна за то, что Пэн не просто выражал уважение Хрущеву за развенчание сталинизма, но также настаивал на том, что экономические затраты на военную промышленность в мирное время «должны быть соизмеримы со средствами, выделяемыми на поддержание жизненного уровня народа».
Пэн часто высказывал независимое, неортодоксальное мнение. Он публично восхищался концепцией «Свободы, Равенства и Братства», которую Мао объявил «антимарксистской», и отстаивал сложившиеся веками китайские этические традиции, такие как «Вельможа и уличный нищий равны перед законом» и «Не поступай с другими так, как не хочешь, чтобы поступили с тобой». «Мой принцип, — говорил Мао, — совершенно противоположный: поступай с другими точно так, как я не хочу, чтобы поступали со мной».
Целых три десятка лет Пэн был для Мао источником постоянного беспокойства, хотя и сотрудничал с Мао в таких ключевых вопросах, как военные действия в Корее в 1950 году. В результате в 1954 году Мао назначил Пэна министром обороны, хотя и вопреки своему желанию, как он сам признался впоследствии. Во время пребывания Пэна на этом посту Мао подрывал его авторитет, создавая конкурирующие командные структуры. И тем не менее Пэн сохранял бесстрашие в общении с Мао, что было уникальным явлением в верхних эшелонах власти.
Развернув в мае 1958 года программу «большого скачка», Мао заставил Пэна и около 1500 высших офицеров участвовать в собраниях «критики» и «самокритики», на которых они должны были подвергать друг друга ожесточенным нападкам. Такие собрания проводились ежедневно неделя за неделей и стали неотъемлемым элементом маоизма, начиная с яньаньского террора. Они часто приводили к ломке личности и абсолютно истощали как морально, так и эмоционально [127] . Пэн был настолько деморализован, что подал прошение об отставке. Эту просьбу Мао отверг, поскольку наметил Пэна в жертвы партийной чистки. В то же время он назначил своего близкого друга маршала Линь Бяо заместителем председателя партии, что автоматически возвышало Линя над Пэном, как в армии, так и в партии.
127
После этих собраний Мао снял с постов множество выдающихся генералов; высшее военное командование должно было четко усвоить, что от русских надо держаться на расстоянии. Его призыв гласил: «Единственное, что вы должны почерпнуть у русских, — это то, как обращаться с современным оружием».
Эти перипетии отнимали у Пэна время и энергию, продолжаясь до конца июля, пока собрания не закончились. Лишь тогда министру обороны удалось разглядеть ужасающие вещи, которые происходили вокруг него. Он понял, что Мао одержим идеей обладания колоссальной военной мощью — не менее 200–300 атомных подводных лодок, как он настойчиво твердил русским, и всем другим современным оружием, имевшимся у СССР, — и что он пойдет на все ради достижения своей цели. Одним из шагов в этом направлении был августовский обстрел удерживаемого националистами острова Куэмой (Цзиньмэнь). Мао надеялся таким образом спровоцировать ядерные угрозы со стороны США и тем самым оказать давление на Хрущева. (Пэна намеренно отстранили от участия в этой акции, хотя он был главнокомандующим армией.) Затем последовал поток фальсифицированных данных об урожае, что могло означать лишь одно: Мао стремился выжать максимальное количество продовольствия, чтобы оплатить огромное количество оружия, приобретаемого у России.
Вечером 3 сентября, вскоре после начала обстрела острова Куэмой, Пэн скрылся на приморском курорте Бэйдайхэ, чтобы провести рад встреч. В конце концов, после долгих поисков, личная гвардия Мао нашла его на отдаленном пляже, где он прогуливался в одиночестве при свете луны. Мрачный, Пэн вернулся на свою виллу и всю ночь не сомкнул глаз.
Затем он отправился в инспекционную поездку по Северному Китаю, где узнал, что цифры урожая действительно раздуты и крестьяне умирают от голода. Впервые он увидел разрушительные последствия навязчивой идеи Мао по выплавке «народного чугуна» — кустарные «домны» на задних дворах. Проезжая через Хэнань, образцовую провинцию Мао, он увидел еще больше копоти и дыма, толпы народу с тележками, лопатами, лестницами и корзинами; пожары, протянувшиеся до самого горизонта. Он долго смотрел в окно поезда, потом повернулся к своему помощнику и произнес, качая головой: «Эти пожары унесут все, что у нас есть».
В начале декабря на конференции в Ухане в присутствии Пэна Мао объявил, что урожай 1958 года более чем в два раза превысил урожай очень удачного 1957 года. Пэн сказал, что это невозможно, но сельскохозяйственные руководители заткнули ему рот выкриками типа: «Нам лучше знать».
Пэн решил вернуться в родные места, в Хунань, в тот же округ, где находилась родная деревня Мао, и выяснить, какова же истинная ситуация. Там он и получил подтверждение того, что данные об урожае сфальсифицированы. Крестьяне разрушали собственные дома, чтобы топить обломками кустарные «домны» на задних дворах. Люди были доведены до изнеможения непосильным трудом, и низовые чиновники силой заставляли их работать. Пэн писал: «В некоторых местах людей избивают. Их избивают, когда они не могут выполнить свою долю работы, избивают за опоздания, избивают даже за высказывания собственных мыслей, которые кому-то не понравились». Пэн также подчеркивал, что рабский труд особенно сказывается на женщинах: приводит к «опущению матки и преждевременному прекращению менструаций».