Неизвестный Мао
Шрифт:
25 июля Чжоу посоветовал удовлетворить требования Мао, «дабы облегчить управление войсками на фронте». Коллеги хотели поручить эту работу Чжоу, но тот взмолился: «Если вы назначите Чжоу главным политическим комиссаром… председатель правительства [Мао] останется не у дел… Это крайне опасно…» 8 августа Мао был назначен главным политическим комиссаром армии.
Мао вновь получил контроль над армией, однако разногласия с коллегами только усугубились. Летом 1932 года Чан Кайши сосредоточился на наступлениях на две подвластные красным территории севернее Цзянси. Подчиняясь инструкциям из Москвы, партия приказала всем своим армиям скоординировать действия для помощи этим районам. Мао должен был подвести свою армию поближе к двум подвергшимся нападению базам и отвлечь на себя вражеские силы, предприняв атаки на города. Некоторое время Мао выполнял поставленную задачу, но, когда ситуация обострилась, отказался продолжать сражения. Несмотря на срочные телеграммы
Следующей целью Чана стала провинция Цзянси. Москва избрала, как наилучшую в данном случае стратегию, лобовой ответный удар, и опять Мао не согласился, настаивая на том, что гораздо выгоднее рассредоточить коммунистические силы и выждать. Мао не верил, что Красная армия сможет нанести поражение во много раз превосходящим ее по численности войскам Чан Кайши, и, по-видимому, надеялся на помощь Москвы.
Тем временем Москва и Нанкин вели переговоры о восстановлении дипломатических отношений, прерванных Москвой в 1929 году, когда Китай попытался перехватить контроль над Китайско-Восточной железной дорогой в Маньчжурии. Мао, похоже, рассчитывал на то, что Чан Кайши в качестве жеста доброй воли по отношению к Москве оставит китайских коммунистов в покое.
Соратники Мао считали тактику пассивного выжидания «чрезвычайно опасной». Мао не уступил ни на йоту. По словам Чжоу, «время от времени он приводил одни и те же аргументы, и мы не знали, что делать».
В начале октября пришлось созвать чрезвычайное совещание, превратившееся в открытое противостояние с Мао. Все высшее руководство революционной базы — восемь человек — собралось в городе Нинду на совещание под председательством Чжоу. Гнев, выплеснутый на Мао, проявлялся в формулировках, которыми участники описывали ситуацию; по их мнению, они «увязли во внутриполитической борьбе и должны прекратить уступать Мао и умиротворять его», что было намеком на мягкое обращение Чжоу с Мао.
Мао обвинили в «неуважении к партийному руководству, отсутствии общего представления об организации», другими словами, в неповиновении. Тон обвинений был бы еще резче, если бы не Чжоу, который, как выразились его соратники, «не представил четкой и однозначной критики ошибок Цзэдуна, а, скорее, попытался приукрасить и оправдать его действия». Лидеры, оставшиеся в Шанхае, особенно Бо Гу, были так взбешены, что, не посоветовавшись с представителями Москвы (крайне необычный поступок, свидетельствовавший о степени их гнева), телеграммой потребовали от своих коллег в Нинду заклеймить действия Мао, как «нетерпимые», отстранить его от руководства армией и даже предположили, что его следует исключить из партии.
Чтобы Москва не успела вмешаться, Мао был смещен с армейского поста прямо на заседании в Нинду, хотя, принимая во внимание указание Москвы не портить репутацию Мао, войскам сообщили, что он «временно возвращается к должности председателя центрального правительства». Москве же доложили, что Мао ушел в тень «по болезни».
Во время совещания Мао дважды посылал в Шанхай телеграммы, в которых явно пытался призвать на подмогу Москву. Однако ему удалось вывести из терпения и Эверта, представителя Москвы в Шанхае. Эверт предпочел послать доклад в Москву не телеграфом, а курьером, и потому новости о смещении Мао попали в Москву лишь после окончания совещания. Эверту пришлось объяснять Москве, почему он не сумел отстоять Мао: «Решение… сместить Мао и подвергнуть его критике было принято «без предварительного согласования с нами». Эверт уверял, что сам с этим решением не согласен: «Подобные решения не следует принимать, не исчерпав всех других возможностей…» Хотя «нет никаких сомнений в том, что… Мао Цзэдун не прав… надо было попытаться по-дружески убедить его».
Москва приказала КПК: «Что касается ваших разногласий с товарищем Мао Цзэдуном, мы повторяем: постарайтесь по-товарищески склонить его к активным действиям. В настоящее время мы возражаем против отзыва Мао Цзэдуна из армии при условии, что он будет подчиняться дисциплине». 2 ноября Сталина попросили «как можно скорее» выразить личное мнение. Коллегам Мао пришлось объяснять, почему они изгнали Мао из армии. Москва раскритиковала оппонентов Мао и похвалила Чжоу за мягкость.
Поддержка русских пришла слишком поздно для Мао, поскольку он покинул Нинду 12 октября, а его пост армейского комиссара занял Чжоу. Мао так и не простил своих оппонентов в Нинду и всех их заставил поплатиться за нанесенные ему обиды, а некоторые заплатили с лихвой. Самую большую злобу Мао затаил на Чжоу, хотя тот старательно оберегал его интересы. Случилось это потому, что Чжоу в конце концов получил пост, принадлежавший Мао. Впоследствии Чжоу выступал с самобичеваниями более ста раз и энергичнее всего каялся за то, что произошло в Нинду. Сорок лет спустя, весной 1972 года, уже будучи премьер-министром, сразу после того, как ему поставили диагноз «рак мочевого пузыря», и в самый разгар чрезвычайно важных переговоров с США, Японией и многими другими странами (во время которых он произвел огромное впечатление на своих зарубежных собеседников), Чжоу заставили приносить одно унизительное извинение за другим группам высокопоставленных чиновников. Одна тема оставалась неизменной — Нинду.
Прекрасно сознавая свою значимость для Москвы, Мао решительно отказался отправиться в Жуйцзинь и приступить к работе. Вместо этого он поехал «поправлять здоровье» в Тинчжоу, где (до того, как Мао приказал перевести ее в Жуйцзинь) находилась бывшая миссионерская Евангельская больница, предоставлявшая лучшую медицинскую помощь во всем контролируемом красными регионе. Мао остановился в роскошном двухэтажном доме, который прежде принадлежал богатому христианину, а затем реквизировала красная элита. В доме, расположенном на лесистом холме и окруженном на обоих этажах просторными крытыми террасами из темного дерева, можно было укрыться в тени и прохладе, которые были идеальны для летней жары. А из прекрасного субтропического сада доносился изумительный аромат апельсиновых деревьев и шелест банановых листьев.
В этом изящном доме Мао устроил конкурирующую штаб-квартиру. Он вызвал туда различных своих сторонников и приказал, в случае наступления гоминьдановцев, не вступать в бой, не оказывать сопротивление, а эвакуировать передовые части. Самых близких приверженцев он поощрял относиться к приказам партии следующим образом: «Выполняйте их, если они вас устраивают, а в противном случае игнорируйте».
В январе 1933 года Во Гу, двадцатипятилетий руководитель шанхайского партийного отделения (по настоянию своих соратников только что свергнувший Мао в Нинду), прибыл на базу в Жуйцзине [27] . Во Гу был на четырнадцать лет моложе Мао и вступил в партию всего лишь семь лет назад. Он был очень умен и произвел на Эдгара Сноу впечатление человека «сообразительного, проницательного и, пожалуй, еще более гибкого, чем Чжоу Эньлай». Во Гу хорошо говорил по-русски и по-английски, знал методы Москвы, поскольку учился там три с половиной года (1926–1930). Кроме всего прочего, он был очень решительным, за что его высоко ценили товарищи, которым до смерти надоело слишком угодливое отношение Чжоу к Мао. Хотя Во Гу был гораздо моложе Чжоу и не столь опытен, большинство проголосовало за то, чтобы он сменил Чжоу на посту председателя партии, оставив последнему военное командование. Чжоу не стал сопротивляться, поскольку не стремился ни к личной власти, ни к самому высокому государственному посту. На самом деле он, пожалуй, предпочитал оставаться в чьей-то тени.
27
В результате эффективной политики националистов и массового ренегатства партия больше не могла работать в подполье ни в одном городе в регионах, контролируемых Гоминьданом. В исторических книгах вина за это несправедливо возлагается на Ли Лисаня, всеобщего козла отпущения.
Во, разгневанный поведением Мао, решил действовать. Мешкать было нельзя, поскольку Чан Кайши мог вот-вот начать наступление на Жуйцзинь. К тому же Во регулярно получал множество жалоб на Мао. Пэн Дэхуай назвал Мао «мерзким типом», «оскорбившим» Чжу Дэ. «Мао любит провоцировать споры из-за пустяков, — сказал Пэн, — и действует очень грубо. Если ему не подчиняются, он безошибочно находит способы заставить подчиниться. Он понятия не имеет, как объединять руководящие кадры».
Однако у Во были связаны руки. Покидая Шанхай, агент Москвы Эверт напрямик заявил, что ему, несомненно, придется работать с Мао. Правда, этот приказ не распространялся на сторонников Мао, и Во пошел в атаку. Начиная с февраля 1933 года ряд приспешников Мао невысокого ранга, включая его брата Цзэтаня, подвергся критике в прессе. Лишь верхушка знала, что истинной целью был Мао, среди обыкновенных людей его репутация тщательно поддерживалась. Кроме того, Во не пользовался киллерскими методами Мао. Хотя в выражениях не стеснялись («разбить вдребезги», «безжалостная борьба»), обращались со сторонниками Мао не как с врагами, а как с допустившими ошибки товарищами и многим сохранили их важные посты.
Во Гу сумел очень успешно разорвать личную цепь командования, созданную Мао, и объединить партию для борьбы с Чан Кайши. Впервые Красная армия нанесла поражение отборным войскам генералиссимуса в боях, в которых участвовали десятки тысяч человек. Последний карательный поход Чана потерпел крах в марте 1933 года.
Во время этой четвертой кампании Чану пришлось сражаться с красными на фоне все углубляющегося национального кризиса. В феврале 1933 года японцы пробились из Маньчжурии за Великую Китайскую стену на север Китая и стали угрожать Пекину. В том же месяце японцы создали на северо-востоке марионеточное государство Маньчжоу-Го [28] .
28
Кроме Японии это государство признали только Сальвадор, Ватикан и Советский Союз; флаг Маньчжоу-Го развевался над его консульствами в Чите и Владивостоке. Таким образом Сталин пытался успокоить Токио, чтобы японцы не повернули на север и не напали на Советский Союз.