Неизвестный Петр I. Стихи и проза убийцы Лермонтова (сборник)
Шрифт:
Трагедия случилась с английской девицей, некой Марией Гамильтон. Побывав в царской спальне, она благоразумно не исчезла из поля зрения насильника-самодержца, а чего-то еще надеялась выгадать… В нее влюбился очередной денщик царя Иван Орлов, и вскоре они стали тайно жить вместе. 12 марта 1718 года это случайно вскрылось. Царь, которому сама Гамильтон давно была неинтересна, – вспылил! Женщину обвинили в краже золотых червонцев и даже алмазов, принадлежащих Екатерине I. Ее по приговору суда били нещадно на площади кнутом, а потом отправили в ссылку на год – на работы на прядильный двор. Казалось бы, все закончилось. Но царь-любовник был мстителен и жесток. Осужденную Гамильтон вернули в
Петербург, вновь судили и приговорили к смерти. 14 марта 1719
Восхищающиеся гением Петра Великого отмечают огромную любознательность своего кумира в естественных науках и в медицине. Им бы самим побывать в качестве пациентов «врачевателя Петра Алексеевича»! От «медицинской практики» царя-садиста страдали уже не только его родственницы, жены и любовницы, но и отчасти случайные женщины, которые виделись с «реформатором» первый и последний раз в жизни.
Находясь в Москве, Петр I узнал случайно, что у купца Борсте жена болеет водянкой. Ворвался в дом купца, самолично разрезал плоть больной женщины и выпустил из ее тела более 20 фунтов воды… Но, не зная, что надо делать дальше, махнул на свою пациентку рукой и… уехал. Жена купца скончалась в тот же день. Жене своего камердинера Полубоярова самолично выдрал абсолютно здоровый зуб без малейшей анестезии (государю показалось, что у нее болит зуб, – диагност-стоматолог, видите ли). Трагедия произошла с женой гоф-маршала Олсуфьева. Она была на 9-м месяце беременности и не могла прибыть на очередную ассамблею, так деликатно называли vip-пьянки для элиты в «эпоху великих преобразований». Царь-батюшка рассвирепел! Повелел немедля привезти женщину и заставить ее выпить огромный бокал водки! Слезно рыдая, будущая мать молила царя, уговаривала сама Екатерина! Но государь, как на вздыбленном коне, был непреклонен. В беременную женщину влили насильно водку, плод получил огромную токсическую дозу алкоголя, тут же случился выкидыш… Ребенок родился мертвым. Основатель Санкт-Петербурга невозмутимо подобрал еще теплый детский трупик и приказал поместить его в банку со спиртом и отвезти в Кунсткамеру.
В 1780 году, осматривая помещения Академии Наук, Екатерина Дашкова в одной из кладовок нашла три банки: две головы взрослых – мужскую и женскую и новорождённого младенца. Выяснилось, что это были головы Монса, Марии Гамильтон и того несчастного младенца. Екатерина II была такой же самозванкой на престоле, как и Екатерина I, но в отличие от Петра I была психически здорова и склонности к садизму не проявляла. Посему и повелела «экспонаты» похоронить и отпеть по православному обряду.
Самая неразрешимая загадка русской истории: как, например, те же денщик Иван Орлов, гоф-маршал Олсуфьев, купец Борсте, камердинер Полубояров не сговорились заспиртовать сумасшедшую башку самого Петра I? Голова самого знаменитого садиста на троне в истории XVIII века была бы самой интересной банкой петербургской Кунсткамеры!
Неужели это все написанное – правда?! Это не клевета на Реформатора нашего, основателя всего и вся Петра Великого?! Да откуда это все известно в начале ХХI века? Русский историк XVIII века князь Михаил Михайлович Щербатов, составлявший свой труд «Рассмотрение о пороках и самовластии Петра Великого» – точнее, расследование о преступлениях этого психопата и садиста на троне, – знал об этом больше, чем мы.
Загадка: почему Александр Пушкин, собиравший материалы для своего труда «История Петра Великого», не заметил этой фамильной трагедии. А может быть, и заметил, но не посвятил ей ни одной строки своего волшебного пера… Ибо тогда личное превысило бы объективное в его историческом сочинении.
День 15 марта 1721 года в Москве случился по-январски холодным. Температура даже днем опускалась до -20 по Цельсию, по Красной площади гулял северный ветер. Несмотря на непогоду, на главной площади города собралось более двух тысяч зевак. Включая иностранного посла
Дании. Любопытство народа вызывала фигура, скрюченная на колу. Всего шесть недель назад этот человек был высоким красивым мужчиной – майором лейб-гвардии Преображенского полка Степаном Богдановичем Глебовым. Потомственным дворянином и сердечным другом насильно постриженной в монахини Суздальского монастыря первой жены Петра I – царевны Евдокии Лопухиной. Естественно, он не мог знать, что его родная сестра станет матерью деда русского поэта Александра Пушкина.
Молодого майора люто пытали палачи Петра I 42 суток, но не добились ничего. Офицер и дворянин защищал честь любимой женщины и все обвинения в прелюбодействе и в государевой измене отрицал. А сейчас он встречался глазами со своей возлюбленной, которую царственный супруг заставил смотреть на мучения дорогого человека. Два гвардейских унтер-офицера бдительно исполняли наказ царя-реформатора: запрещали царевне-монахине закрывать глаза или отворачиваться, видя муки Степана Глебова. Причем Петр I проявил своеобразную «заботу» о приговоренном. Зная, что на дворе сильный мороз, повелел накинуть на плечи посаженному на кол офицеру тулуп и шапку на голову, дабы не помер раньше от переохлаждения. Чтобы и майор, и бывшая царская жена мучились оба подольше.
Но зря ждал московский люд, дипломаты и, наконец, сам царь-садист, вылезший из отапливаемых саней и подошедший к умирающему от нестерпимых болей человеку, криков раскаяния и мольбы о прекращении пытки. Не вытерпел и сам Петр I, подойдя к колу с саблей в руке.
«Признайся, что ты виновен в прелюбодеянии и в царевой измене. И я своей рукой подарю тебе легкую смерть!» Белый как подвенечное платье майор лишь повернул голову к венценосному истязателю и твердо и спокойно произнес слова, услышанные иностранными дипломатами и потому сохраненные в истории: «Ты столько же жесток, сколько и безрассуден. Ты думаешь, что если я не признался среди мучений, которыми ты меня истязал, я стану пятнать невинность и честь беспорочной женщины в то время, когда не надеюсь более жить. Удались! Дай спокойно умереть тем, которым ты не даешь спокойно жить». И отвернулся от бывшего мужа своей возлюбленной.
Если бы он молил о пощаде или даже обругал его – Петр I был бы по-своему удовлетворен. Но полный достоинства и мужества ответ обезоружил царя-палача. Он испуганно замер у кола как оплеванный и потом в растерянности сбежал в свою карету-сани. И умчался прочь от не сломленного им человека. А майор Глебов мучился еще на колу 14 часов и скончался на рассвете 16 марта 1721 года. Так и не проронив и звука. Когда же умирал его палач-мучитель сам Петр I – он орал от болей в почках так, что было слышно на весь Петербург.
В нарушение всех царских обычаев и церковных законов Петр I насильно постриг свою первую жену – царевну Евдокию в монахини. Более того, даже не выделил ей из казны денег на проживание, унизив мать его сына положением иждивенки монастыря. Но царица и в постриге – царица. Тем более что ее «перевод в духовное сословие» даже большая часть церковных иерархов не признавала. Вскоре монахиню-царицу поселили в отдельной келье, а состоятельные прихожане приносили ей царские яства и деньги. На территории монастыря она стала появляться в светском платье, на что смотрели сквозь пальцы настоятели, понимая, что «пострижение» не имело законной силы. У нее появилась своя «секретарша» из грамотных монахинь, и потихоньку вокруг нее сплелась паутина корреспондентов по всей Московии. Особенно недовольных «реформами» ее мужа.