Неизвестный Сталин
Шрифт:
За год предварительного заключения, находясь в одной из тюрем Санкт-Петербурга, Ленин проделал основную часть работы над книгой «Развитие капитализма в России», которая была легально опубликована в 1899 году. Родные присылали ему в тюрьму большими пачками все необходимые книги и журналы.
Выдающийся российский экономист Николай Дмитриевич Кондратьев (1892–1938) написал во Владимирской тюрьме две большие книги, но только одна из них — «Экономическая статика и динамика» — была спасена и сохранена его женой. Эта книга издана только в 1992 году, и некоторые из экономистов считают эту работу Кондратьева классической.
В сталинских лагерях не было возможности писать книги, но можно было создавать стихи и поэмы и сохранять их в памяти, а не на бумаге. Таким образом Александр Солженицын сочинил в начале 1950-х годов свою поэму «Пир победителей», а Елена Владимирова еще до войны — большую поэму «Колыма» и много стихотворений. Стихи писал в лагере и Варлам
Оказавшись в тюрьме во времена Брежнева, писатель Андрей Синявский написал здесь и в лагере несколько книг, наиболее известными из них являются «Прогулки с Пушкиным» и «В тени Гоголя». Юлий Даниэль писал из заключения письма своим родным, из которых позже сложилась интересная книга, изданная, однако, уже после его смерти. Во времена Ельцина в российских тюрьмах было мало политических заключенных, и им не мешали писать всё, что они хотели. Бывший председатель КГБ СССР Владимир Крючков написал в тюрьме Матросская тишина большую книгу воспоминаний «Личное дело». В той же тюрьме написал немало стихотворений и бывший член Политбюро и спикер первого советского парламента Анатолий Лукьянов.
Книги, написанные в тюрьме, нередко становились лучшими работами их автора. Такова, например, «Моабитская тетрадь» Мусы Джалиля. Здесь сказывалось огромное эмоциональное напряжение, стремление сказать свое, возможно, последнее слово. К тому же, как писал еще польский сатирик Ежи Лец, «некоторые мысли лучше всего приходят к нам под конвоем».
Тюремные рукописи Н. Бухарина нельзя назвать его лучшими произведениями. Трудно оценить их и как «последний бой Бухарина и Сталина», как об этом писали некоторые из комментаторов. Эти рукописи необычны не столько по своему содержанию, сколько по месту и обстоятельствам, связанным с их написанием. Бухарин имел возможность работать за установленным в его камере письменным столом до середины января 1938 года, когда подготовка к судебному процессу вышла на финишную прямую и к допросам была привлечена Прокуратура СССР, включая и лично А. Я. Вышинского. Бухарину «разрешили» передать все его тюремные рукописи жене, но только через следователей. По всей видимости, он верил или хотел верить в такую милость. Он ничего не знал о судьбе своих родных и близких.
15 января 1938 года Бухарин написал большое письмо жене, и котором говорилось: «Я пишу тебе уже накануне процесса и пишу тебе с определенной целью… Что бы ты ни прочитала, чтобы бы ни услышала, сколь бы ужасны ни были соответствующие вещи, что бы мне ни говорили, что бы я ни говорил — переживи все мужественно и спокойно… Тебе передадут три рукописи: а) большая философская работа на 310 страниц („Философские арабески“); в) томик стихов; с) семь первых глав романа. Их нужно переписать на машинке, по три экземпляра. Стихи и роман поможет обработать отец… Самое важное, чтобы не затерялась философская работа, над которой я много работал и в которую много вложил: это очень зрелая вещь по сравнению с моими прежними писаниями и в отличие от них, диалектическая от начала до конца. Есть еще та книга („Кризис капитала, культуры и социализм“), первую половину которой я писал еще дома. Ты ее постарайся выручить: она не у меня — жаль будет, если пропадет… Во всех случаях и при всех исходах суда я после него тебя увижу и смогу поцеловать твои руки» [605] .
605
Тюремные рукописи Н. И. Бухарина. Книга 1. М., 1996. С. 6.
Анна Ларина смогла прочитать это письмо лишь в конце 1992 года, через 55 лет. Она получила его из Архива Президента Российской Федерации при содействии друзей и благодаря хлопотам американского профессора Стивена Коэна. Непосредственное распоряжение о передаче вдове Бухарина копий писем и рукописей ее мужа исходило от Сергея Шахрая, который входил тогда в ближайшее окружение Ельцина и руководил беспорядочным розыском разного рода документов «по делу КПСС» в Конституционном суде.
В 1915 году один из молодых британских солдат, отправленных на германский фронт, бросил в море с корабля бутылку с запиской, адресованной своей недавно родившейся дочери. Солдат вскоре погиб, а бутылку с запиской нашли случайно в океане в 1995 году. Дочь солдата была еще жива и жила в Австралии. Теперь эта 80-летняя женщина с волнением читала записку от своего 20-летнего отца. Но вероятность того, что вдова Бухарина когда-либо прочтет адресованные ей письма мужа и получит его рукописи, была еще меньше, чем в случае с запиской солдата. Тем не менее это случилось.
Я не буду разбирать здесь «томик стихов» Н. Бухарина, тем более что лишь немногие из этих тюремных стихотворений были переданы его родными для публикации. Бухарин был знатоком и даже теоретиком поэтического творчества, но он не был поэтом, и его собственные стихи начисто лишены той магии или, по выражению Анны Ахматовой, «тайны стиха», без которой
Основная часть «Тюремных рукописей Н. И. Бухарина» была опубликована в 1996 году Фондом имени Бухарина. В первую книгу вошла работа Бухарина «Социализм и его культура», которая продолжает большой цикл работ Бухарина по проблемам культуры. Несомненно, что работа Бухарина отличается в лучшую сторону от всего того, что публиковалось в 1930-е годы в СССР по проблеме «Социализм и культура». Тем не менее трудно было бы назвать книгу Бухарина сколько-нибудь значительным произведением.
Работая в тюремной камере, Бухарин был вдвойне несвободен. Он не мог, не хотел и был не способен выйти за пределы марксистской догматики или даже более узкой советско-марксистской догматики. Бухарин давно изучал проблемы культуры и был одним из наиболее авторитетных специалистов в этой области, хотя в действительные члены Академии наук СССР он был принят в 1928 году как экономист. Но даже среди работ самого Бухарина на темы культурного строительства в СССР его тюремная рукопись ничем особенным не выделяется, кроме многочисленных восхвалений в адрес сталинской политики и самого Сталина. К тому же Бухарин писал свою работу не для печати. Он хорошо понимал, что его труд не может быть опубликован в ближайшие годы, и самое большое, на что он может надеяться (и один из следователей — Лев Шейнин — это обещал), что рукопись его новой книги будет передана на сохранение его жене. Бухарин понимал, что не следователи или нарком Н. Ежов будут читать и оценивать его рукопись, а главным и, вероятно, единственным читателем его работы будет Сталин. И автор на многих страницах обращается именно к этому единственному его читателю. Это признает и автор предисловия к «Тюремным рукописям…» Б. Я. Фрезинский. Бухарин понимал, свидетельствует Фрезинский, что только от Сталина зависело, сохранят или не сохранят жизнь Бухарину и его семье, сохранят или не сохранят его рукописи. «Поэтому книга Бухарина, может быть, и помимо воли автора, стала очень длинным письмом к Сталину, только без обычного обращения: „Дорогой Коба!“» [606] При таких мотивах и обстоятельствах создание серьезного научного труда было невозможным.
606
Там же. С. 32.
В первую очередь, Бухарин хотел показать не свои возможности ученого, но то, что он не «враг народа», не «шпион» и «террорист», а верный и преданный сторонник Сталина и ученик Ленина. Ждать объективного, серьезного и честного анализа ситуации из области культуры в СССР невозможно. В книге Бухарина есть критика фашизма, но здесь нет и не может быть ни слова критики в адрес культурной политики Советского государства и ВКП(б). Книга Бухарина — это апология партии, советского строя, Сталина и диктатуры пролетариата. Советское общество, по Бухарину, — это очень хорошее общество уже сегодня, и оно успешно строится по точному научному плану, благодаря «гениальности основателей марксизма» и «мастерству сталинского руководства». Разумеется, подлинной демократией является именно диктатура пролетариата, частная собственность должна быть упразднена, ибо при социализме может существовать только государственная и кооперативная собственность.
Так или примерно так писали в то время все партийные теоретики, и дело было не только в догматизме или страхе перед репрессиями. Реальные события в мире в 1930-е годы не давали еще уроков и фактов, необходимых для более глубокого понимания природы и капитализма, и социализма. Капиталистический мир с трудом оправлялся от краха 1929–1933 годов и не демонстрировал никаких способностей к экономическому развитию. Многие предрекали неудачу новому курсу Ф. Рузвельта, а о научно-технических революциях еще не было речи, тем более в условиях капитализма. Гораздо более реальной перспективой казалось распространение фашизма. Колониальный мир еще не поднялся на борьбу, и новая мировая война за мировую гегемонию казалась неизбежной и даже очень скорой.
В этих условиях полемика внутри ВКП(б) казалась не просто нежелательной, но невозможной. Огромных недостатков созданной в СССР политической системы не хотела видеть и западная интеллигенция, которая наблюдала за укреплением СССР с надеждой и восхищением. Критики в адрес советского социализма было немало: Бухарин упоминает в этой связи Николая Бердяева и Андре Жида, с другими противниками он не считает возможным даже полемизировать. Догматизм становится почти необходимой, хотя и иллюзорной защитой для представителей социалистической мысли. Не был здесь исключением и Л. Троцкий с его примитивными концепциями и схемами, которые мало кто хотел слушать. Ни троцкизм, ни IV Интернационал не давали приемлемой для левых и марксистских кругов альтернативы.