Неизвестный Троцкий (Илья Троцкий, Иван Бунин и эмиграция первой волны)

Уральский Марк Леонович

Милостливый государь

Разрешите два вопроса?

Почему один Носарь,

А другой совсем без носа (намек на Витте).

После смерти Хрусталева-Носаря место его в Нижнегородском <так> жандармском управлении занял Лев Борисович <ошибка, Давидович — М.У.> Бронштейн (Троцкий). Вы не удивляйтесь, такое двурушничество было в обычае революционных партий²¹² и делалось с их ведома и согласия²¹³.

Когда во время Февральской революции жандармские отделения были заменены «Комиссиями по обеспечению нового строя», архив нижнегородского отделения был доставлен в Москву, в камеру Прокурора Московской

Судебной Палаты, откуда я и спер книгу секретных приказов <...>. Из нее я и почерпнул сведения о службе Хрусталя и Троцкого в охранке. Уезжал я с поездом «взаимного доверия» гетмана Скоропадского, на другой день после неудавшегося покушения Доры Каплан на Ленина²¹⁴. Невзирая на «взаимное доверие», поезд подвергался беспрерывным обыскам, т.к. Че-Ка подозревала, что атентатор²¹⁵ попытается убежать с этим поездом. Предвидя подобную «петрушку», я оставил книгу секретных приказов <...> дома в письменном столе. Дальнейшая судьба ее мне неизвестна.

Чистейший воды ребус: в НРС в №№ от 29, 30 и 31.07 с<его> г<ода> появилось три подвала с моими статьями «Изменник ли генерал Алексеев²¹⁶», посланных мною М<арку> Е<фимовичу> несколько лет назад. Я полагал их рейс окончившимся корзиной для ненужных бумаг, и вдруг...

Верьте, пожалуйста, моему чувству глубокого к Вам уважения и не забывайте Вашего верного почитателя. Сергей Орем.

Последнее письмо С.И. Орема к И.М. Троцкому, датированное 20 декабря (предположительно 1964 г.) — поздравление с наступающим Новым Годом. После традиционного пожелания своему адресату «всякого благополучия» следует скорбная сентенция по поводу собственного состояния:

«Когда-то в дни златые...» удавалось встречать Новый год в кругу друзей с бокалом, и не пустым, в руках. Но tempi passati (времена проходят) и вот... богадельня. Что поделаешь? Бывает хуже, но редко.

Пользуюсь случаем, чтобы еще раз поблагодарить Вас за трогательное внимание и помощь. <...> Ваш Сергей Орем.

Спустя полгода в эмигрантской газете «Наша Страна» (№ 8оо от 25 мая 1965 г.), был помещен некролог за подписью «Вс. Д.»:

6-го сего мая в убежище для престарелых «Санта Рита» после продолжительной болезни скончался на 76-ом году жизни Сергей Иванович Орем. Уроженец г. Таганрога, Сергей Иванович окончил Московский университет и полвека тому назад начал сотрудничать в московских газетах «Голос Москвы», в «Утро России» и, наконец, в «Русском Слове» И.Д. Сытина. В Югославии Сергей Иванович сотрудничал в «Новом Времени» А.С. Суворина. По переезде из Югославии в Австрию, С. И. Орем проживал в лагере Парш, возле Зальцбурга, и был выбран Председателем Союза Русских Писателей и Журналистов в Австрии. Тогда же он был выбран главным редактором издававшегося Союзом «толстого» литературно-художественного журнала «Альманах». В последние годы своей жизни Сергей Иванович сотрудничал в выходящих в Буэнос-Айресе газетах «Русское Слово» и «Наша Страна», печатая свои воспоминания, связанные с его служебной юридической деятельностью и с московскими театрами, жизнь которых он хорошо знал, работая долгие годы в качестве театрального рецензента в газетах²¹⁷.

«Дорогой друг» из Нью-Йорка: Письма Дон Аминадо И.М. Троцкому (1950-1953)²¹⁸

Дон Аминадо (Аминад Петрович Шполянский) вошел в русскую литературу в начале 1910-х как один из авторов журнала «Сатирикон», но по-настоящему прославился в эмиграции. Там, — в «России, выехавшей за границу», — он был «королем юмористов», высмеивавшим нелепые стороны эмигрантского быта, обанкротившуюся либеральную идеологию и т.п. Успехом пользовались его «утренние фельетоны», афоризмы («Новый Козьма Прутков», «Философия каждого дня») и сатирические стихи. Дон Аминадо высоко ценили Горький, 3. Гиппиус, М. Цветаева, Бабель и даже М. Шолохов. К его авторитету обращается в своей гражданской лирике Е. Евтушенко (см. стихотворение «Сатира знает, как ей поступать»). В книге литературных портретов-воспоминаний Андрей Седых писал:

Дон Аминадо <...> принадлежал к тому поколению русских писателей, которое продолжало классическую традицию русского юмора, пропитанную гуманностью и жалостью к человеку. Темы свои он черпал из нашей маленькой жизни. В нем сатирик всегда был сильнее юмориста. Он не только смеялся, но и высмеивал, и высмеивал подчас жестоко²¹⁹.

Яркий литературный портрет Дон Аминадо и его восприятия современниками оставил Леонид Зуров:

Хорошо

очерченный лоб, бледное лицо и необыкновенная в движениях и словах свобода, словно вызывающая на поединок. Умный, находчивый, при всей легкости настороженный. Меткость слов, сильный и весело-властный голос, а главное — темные, сумрачные глаза, красивые глаза мага и колдуна. <...> Он все видел — жизнь Москвы, Киева, эвакуации. Он встречал людей всех званий и сословий, был своим среди художников и артистов, у него была всеэмигрантская известность, исключительная популярность. В Париже все знали Дон Аминадо. Без преувеличения можно сказать: в те времена не было в эмиграции ни одного поэта, который был бы столь известен. Ведь его читали не только русские парижане, у него были верные поклонники — в Латвии, Эстонии, Финляндии, Румынии, Польше, Литве. Он сотрудничал в либеральной газете, но в числе его поклонников были все русские шоферы, входившие во всевозможные полковые объединения и воинский союз. Его стихи вырезали из газет, знали наизусть, повторяли его крылатые словечки. И многие, я знаю, начинали газету читать с злободневных стихов Дон Аминадо. <...> Сила воли, привычка побеждать, завоевывать, уверенность в себе и как бы дерзкий вызов всем и всему — да, он действовал так, словно перед ним не могло быть препятствий. Жизнь он знал необыкновенно — внутри у него была сталь, — он был человеком не только волевым, но и внутренне сосредоточенным. Он любил подлинное творчество и был строгим судьей. В глубине души он был человеком добрым, но при всей доброте — требовательным и строгим. В жизни был целомудренным и мужественным. Меня поражало его внутреннее чутье, а главное — сила воли и чувство собственного достоинства, а человек он был властный и не любил расхлябанности, болтливости, недомолвок и полуслов. <...> его не только слушали, но и побаивались²²⁰.

Как можно судить по тону многочисленных рецензий на книги Дон Аминадо, в «табели о рангах» литературного мира русского Зарубежья он находился на одном из первых мест. Например, Иван Бунин, в дружеский круг которого неизменно входил Дон Аминадо, называл его «одним из самых выдающихся русских юмористов, строки которого дают художественное наслаждение». Эта высокая оценка и в наше время разделяется историками литературы.

Именно Дон Аминадо принадлежит знаменитый афоризм:

Лучше быть богатым и здоровым, чем бедным и больным,

— а также провидческие строки:

Все возможно... Возможно и то, что грядущим поколениям даже и наша судьба покажется заманчивой. Ибо окажется, что мы присутствовали всего-навсего при конце капитализма, а их под конец социализма угораздило попасть.

Общение Дон Аминадо с Ильей Марковичем Троцким, начавшееся по его собственным словам (см. ниже) в 1912 г., когда им было соответственно 24 и 33 года, прервалось во второй половине 1930-х. С тех пор они почти 15 лет не виделись и ничего не знали друг о друге.

Годы войны Дон Аминадо с семьей провел в оккупированной немцами Франции. То, что ему удалось выжить в атмосфере тотальных облав и репрессий против евреев и масонов²²¹, писатель, с присущей всем его текстам иронической коннотацией, относит к разряду «чуда». После освобождения Франции от нацистов Дон Аминадо переехал с семьей в местечко Иеррс (Yerres) неподалеку от Парижа, «банлье» (banlieue, фр. — квартал бедноты), как он его называл.

Во время войны и оккупации русский Париж был расколот, разбит. От страшных ударов и потерь литературная жизнь никогда не поправилась. <После войны> уже не было старых газет, издательств. Жизнь уцелевших литераторов изменилась — ничего не осталось от довоенных времен. <...> Аминаду Петровичу пришлось работать в учреждениях, не имеющих ничего общего с литературой и журналистикой²²².

В области поэзии он ничего больше интересного не создал и за 12 послевоенных лет жизни выпустил всего две книги — «В те баснословные года» (Париж, 1951) и «Поезд на третьем пути» (Нью-Йорк, 1954), относящиеся к разряду воспоминаний.

Итог же своей эпохе Дон Аминадо подвел в 1951 г. следующим четверостишием:

В смысле дали мировой

Власть идей непобедима:

От Дахау до Нарыма

Пересадки никакой.

Все письма Дон Аминадо 1950-1953 гг. «дорогому другу» из Нью-Йорка, хранящиеся в YIVO-архиве, написаны от руки. И.М. Троцкий тоже предпочитал писать свои письма, а не печатать их на машинке. Посвящены они главным образом основным прагматическим вопросам литературы: «На какие