Неизвестный Троцкий (Илья Троцкий, Иван Бунин и эмиграция первой волны)
Шрифт:
Горький — великий художник, поэт природы и певец прекрасной жизни, но очень слабый драматург и плохой знаток сцены.
В зарубежной печати Горького даже называли «наименее искусным из драматургов», а о его и по сей день не сходящей со сцены пьесе «На дне» немецкие театральные критики писали, например, следующее:
«Нет более плохой драмы, более невозможного литературного произведения!» («Der Tag»). «В общепринятом смысле эти сцены <...> нельзя назвать драматическим произведением» («Magdeburg Zeit»). «Горький не драматург...» («Berl. Neueste Nachrichten»). «С точки зрения искусства и эстетики это произведение стоило бы отодвинуть на задний план» («Germania»). «Максим Горький <...> доказал самым неоспоримым образом, как мало значит техника в искусстве» («Der Tag»)61.
Естественно, эти высказывания не могли не сыграть своей роли в формировании восприятия И.М. Троцким-рецензентом драматургии Горького. Кроме того, по своим литературным вкусам Троцкий был сугубый «реалист» и к литературным новациям своего времени интереса не выказывал. Для него осталось незамеченным тяготение театральных опытов Горького к жанру «философской драмы» с синтезом «реалистической», «этико-психологической» и «символистской» линий художественного воплощения своих идей62. Последнее, видимо, и обусловило высокую оценку прозы и драматургии «реалиста» Горького западными писателями-модернистами, такими, например, как Август Стриндберг. Об этом свидетельствует в частности и сам И. Троцкий. Вспоминая о своей встрече со Стриндбергом, состоявшейся в 1911 г. (см. ниже в разделе «Скандинавская нота» в публицистике Ильи Троцкого: Август Стриндберг), он цитирует его дифирамбы Горькому:
Я люблю Горького. Слышал, будто в России начинают охладевать к творчеству Горького. Напрасно! У него есть бессмертные вещи. «Мальва», «Челкаш», «На дне» переживут нас. Горькому давно пора получить Нобелевскую премию63.
В более поздней статье Троцкого о Стриндберге64 к вышеприведенным высказываниям великого шведского писателя добавляется фраза с политическим подтекстом, демонстрирующая, что всегдашнее настороженное отношение автора к социальному пафосу Горького было вполне оправданным:
Герои Горького не надуманы. Они угроза обществу и когда-нибудь его одолеют.
По-видимому, в далеком 1910-м искушенные в различных новациях берлинские театралы все же увидели в новой пьесе Горького нечто большее, чем политический памфлет или «пошлейшую карикатуру» на русскую жизнь, поскольку, по словам Ильи Троцкого, отнеслись к ее постановке «благосклоннее, нежели можно было ожидать».
И.М. Троцкий, как русский демократ и либерал, всегда относился к Горькому настороженно, но и никогда не демонизировал его личность. Дальше отдельных саркастических выпадов в адрес «великого пролетарского писателя», чей ангажированный «наступающим классом» талант противопоставлялся им в статьях общечеловеческому литературному гению Ивана Бунина, и иронических замечаний, касающихся поддержки, оказываемой Горькому со стороны Кремля, он, как правило, не заходил. Даже в середине 1930-х И.М. Троцкий все еще видел в Горьком — близком друге Ленина и Сталина, — «признанного писателя», ведшего «открытую публичную жизнь».
Впрочем, такой точки зрения придерживались многие интеллектуалы русского Зарубежья. Показателен скандал, разгоревшийся после публикации в журнале «Литературные записки» статьи З. Гиппиус
«Литературная запись. Полет в Европу»65, в которой она непочтительно отозвалась о Горьком (что она, впрочем, делала еще и в Петербурге в начале века). <...> в редакцию <журнала> (и к самой Гиппиус) посыпались письма-протесты по поводу оскорбления ею «чтимого по всей России гения». <Редактор журнала > Вишняк опубликовал в газете «Последние новости» объяснение-сожаление-извинение, что был допущен «недосмотр Гиппиус». <Сама> она была вынуждена сделать «необходимые поправки» и затем следовало примирительное, заключительное послесловие П.Н. Милюкова»66
Немаловажную роль в наличии у самого И.М. Троцкого «положительной составляющей» по отношению к личности Горького, без сомнения, играет факт юдофильства писателя. Максим Горький по жизни неизменно декларировал свою симпатию и даже любовь к евреям. В истории русской культуры он, как никто другой, подходит под определение «искренний друг еврейского народа»67. Ни один из русских писателей не сказал так много задушевно-теплых слов о евреях и в защиту евреев, как Горький68.
Первая его публикация о евреях в России появилась в 1896 г. в газете «Одесские новости», последняя — статья «Об антисемитах», в газете «Правда» 24 июня 1931 г.. В 1900 г. под редакцией Горького вышел сборник «Погром». В нем резко осуждался воинствующий антисемитизм и подчеркивалось, что погромы позорят русский народ. В сборнике вместе с Горьким приняли участие и другие известные русские писатели и ученые, в том числе один из наставников Ильи Троцкого на литературном поприще С.И. Гусев-Оренбургский. Все они, к слову сказать, объявлены были черносотенной прессой «скрытыми евреями и врагами русского народа»69.
На протяжении всей своей творческой жизни Горький обращался к еврейской теме, в которой у него красной нитью проходит кровно близкий И.М. Троцкому тезис о том, что русский еврей — это, прежде всего, русский гражданин.
Однако с конца 1920-х почитание гения Горького в эмиграции резко пошло на убыль. А с началом ожесточенной борьбы за «русского Нобеля» (см. ниже раздел в Гл. 5 «Буниниана Ильи Троцкого») Илья Маркович от своего имени высказал в печати общее мнение эмигрантского сообщества в отношении «Буревестника революции», навсегда угнездившегося в большевистской Москве:
Пресмыкательство Горького перед большевиками оттолкнуло от него не только друзей, но и поклонников его таланта70.
Градус неприязни по отношению к Максиму Горькому достиг своего максимума к середине 1930-х, когда тот «воспел большевицкий террор, НКВД и ГУЛАГ как культурные явления»71.
И все же в воспоминаниях, опубликованных им на закате жизни72, И.М. Троцкий, отпустив за давностью времени Горькому политические грехи, пишет о нем с теплотой и даже слащавостью73:
Атмосфера предельной непринужденности, широкого хлебосольства и простоты, царившая в окружении Горького, располагала к общению и близости. Не замечалось и тени «олимпийства» или превосходства в обращении писателя с простыми смертными. Уже один его мягкий и густой басок звучал столь приветливо и обнадеживающе, что словно ключом открывал чужие сердца.
В культурологическом и историческом планах интересно сравнить портретные характеристики Горького у И.М. и Л.Д. Троцких — двух современников писателя, между собой, как уже отмечалось выше, являвшимися непримиримыми политическими антагонистами. Лев Давидович Троцкий создал весьма экспрессивные и одновременно лаконичные по форме литературные портреты соратников по борьбе «за освобождение рабочего класса»: Ленина, Сталина, Луначарского, Красина и др. Как ни странно, среди его «портретов революционеров» не встречается имя Горького — литератора, наиболее, казалось бы, близкого ему по духу и партийному товариществу. Только лишь в статье-некрологе, написанной 9 июля 1936 г. — через три недели после смерти Горького, — Лев Троцкий очерчивает свое видение образа усопшего писателя: