Неизвестный венецианец

Туфля, лежавшая на земле, была ярко-красного цвета, как телефонные будки в Лондоне и пожарные машины в Нью-Йорке, но человеку, который первым заметил ее, прежде вспомнилась пламенная «Феррари-Тестаросса» на календаре в витрине местной мясной лавки, где голая блондинка со страстью прижималась к левой передней фаре. Туфля пьяно валялась на боку, уткнувшись мыском в одну из масляных луж, что как оспа покрывали задний двор скотобойни. Увидев ее тут, он, естественно, подумал еще и о крови.

Скотобойня стояла здесь давно. Ее построили еще до того, как Маргера расцвела и превратилась в один из промышленных центров Италии, когда еще и слуху не было о нефтеочистительных и химических

Приземистая бетонная постройка мрачного вида была обнесена высоким забором из сетки-рабицы. Может быть, этот забор остался с тех пор, когда овец и коров сгоняли сюда по дорогам. Наверное, он должен был внушать им мысль о неотвратимости судьбы, пока их гнали, толкали и тянули навстречу погибели. Сейчас животных привозили в грузовиках, и они оттуда попадали прямо на пандус с высокими бортами и не имели ни малейшего шанса сбежать. Люди близко не подходили, и, стало быть, ограда была не нужна. Вероятно, по этой причине ее давно не ремонтировали, сетка кое-где обвисла и порвалась, и бродячие псы, привлеченные запахом, иногда по ночам пролезали сквозь дыры и выли у стен скотобойни, мечтая поживиться.

Окрестные поля заросли сорной травой и превратились в пустыри, будто заклейменные кровавым проклятием. Заводы находились далеко, но их отходам, ядовитым стокам, которые закачивались в землю, проклятие было нипочем. С каждым годом они все ближе подбирались к скотобойне. Черная жижа пузырилась у стеблей травы, и на поверхности луж, которые никогда не просыхали, всеми цветами радуги переливалась бензиновая пленка.

Туфля, красная туфля, лежала метрах в ста позади скотобойни, с наружной стороны ограды. Рядом росла высокая зеленая осока. Она, казалось, только жирела от отравы, подмывавшей ей корни. В то жаркое августовское утро, в одиннадцать тридцать, железная дверь отворилась, и из скотобойни вышел толстяк в окровавленном кожаном фартуке. Вслед ему наружу хлынула горячая волна вони и рева животных. Под солнцем было ничуть не прохладнее, чем внутри, но, по крайней мере, тут не так воняло падалью и шум машин, что мчали туристов в Венецию по шоссе в километре отсюда, слушать было куда приятнее, чем визг и вопли за спиной.

Нащупав на подкладке фартука сухое местечко, толстяк обтер два пальца правой руки, затем сунул их в карман рубашки и вытащил пачку «Национале». Он щелкнул пластиковой зажигалкой, жадно затянулся, смакуя жгучий вкус крепкого дешевого табака. Тут за спиной у него раздался чей-то тоскливый предсмертный вой и толкнул его прочь от скотобойни, в прозрачную тень акации, росшей у ограды. Дерево непонятно как ухитрилось вырасти на этой земле чуть не до четырех метров.

Он стоял, курил и смотрел в сторону Местре: лес заводских труб, одни изрыгают пламя, из других валит серый, черный, зеленоватый дым. Легкий ветерок, что дул оттуда, ничуть не холодил разгоряченного лица, но зато гнал весь этот дым прямо на него. Сделав глубокую затяжку, он и глянул под ноги — здесь, на пустыре, приходилось быть осторожным, чтобы не вляпаться в мазут или еще в какую гадость. Он посмотрел на землю и увидал туфлю, валявшуюся у изгороди.

Туфля была не кожаная, а вроде как из ткани — шелка или атласа. Беттино Кола не знал, как называется эта ткань, но у его жены были такие туфли, и они стоили больше ста тысяч лир. Чтобы заработать этакие деньжищи, ему нужно было забить полсотни овец или двадцать телят, а она спокойно выложила их за пару обуви, надела один раз, потом сунула куда-то в шкаф и забыла.

Ничто другое в неприглядном пейзаже не привлекало его внимания. Он курил и разглядывал красную туфлю. Зайдя слева и посмотрев под другим углом, он увидал, что туфля очень удачно примостилась на сухом островке, вблизи большой лужи мазута, и стал оглядываться в поисках пары. И вскоре приметил какой-то продолговатый предмет в кустах неподалеку — должно быть, это и была ей пара.

Вдавив окурок в мягкую землю мыском башмака, он прошел несколько шагов вдоль ограды, согнулся и осторожно полез в дыру, стараясь не зацепиться и не порвать рубашки о ржавую проволоку, торчавшую внутри. Оказавшись на другой стороне, он вернулся туда, где лежала туфля, а может быть, и две, и потому его усилия не были лишены смысла.

— Roba di puttana, — пробормотал он, увидав высоченную шпильку. — Одни шлюхи носят такие каблуки.

Он наклонился и подобрал туфлю, держа ее сверху и боясь испачкаться. Однако, как он и надеялся, туфля оказалась совсем чистой, без пятнышка мазута. Потом он сделал два шага вправо, взялся двумя пальцами за каблук второй туфли и потянул. Но туфля запуталась в траве и не подавалась. Тогда он осторожно опустился на одно колено подле и дернул. С туфлей в руке, Беттино Кола увидел, в чем состояла помеха: из-под куста торчала человеческая нога. Он вскочил и отшатнулся, роняя первую туфлю в лужу мазута, которую та миновала было накануне.

Двадцать минут спустя из Местре прибыли двое полицейских на двух бело-голубых седанах. К тому времени все мясники уже высыпали наружу и толпились вокруг скотобойни, взбудораженные вестью о трупе. Это было что-то необычное. О том, что в поле у изгороди лежит труп женщины, перепуганный Кола первым делом сообщил бригадиру. Кола был хороший работник, серьезный человек, и бригадир поверил ему на слово и сразу позвонил в полицию. Все остальные, заметив, что Кола бегом промчался в кабинет начальника, тут же побросали работу и стали расспрашивать его, что случилось и что такого он увидел на улице. Бригадир сердито приказал им возвращаться на свои места, потому что несколько рефрижераторов ждут погрузки и у них нет времени стоять и болтать целый день о какой-то шлюхе, пусть и с перерезанным горлом.

Нет, не то чтобы он так выразился — Кола рассказал ему только о туфле и о ноге, но и этого было достаточно, потому как окрестные поля пользовались дурной славой. Если ее тут убили, то, наверное, она была одной из тех женщин, что шляются вечером по обочинам дорог между промышленной зоной и Местре. После рабочего дня многие были не прочь остановиться ненадолго и прогуляться в поле, где под кустом лежало расстеленное одеяло. Все происходило быстро и стоило каких-нибудь десять тысяч лир. Девицы были чаще блондинки из Восточной Европы, нищие и на все согласные. Они не требовали с мужчин презервативов, не то что итальянки на виа Капуччина. Да и с какой стати шлюха будет указывать клиенту? А эта, возможно, была особенная. Мужчина рассердился и убил ее. Ну и что? Их тут полно, и с каждым месяцем все прибавляется, они валом валят из-за границы.

Подъехали две полицейские машины, из каждой вышло по полицейскому в форме. Во дворе их встретил бригадир. За ним выступал Кола, сознавая важность минуты и чувствуя себя героем дня, хотя его до сих пор мутило от увиденного на пустыре.

— Это вы звонили? — спросил один из полицейских, вперив в бригадира стеклышки темных очков. Его круглое лицо лоснилось от пота.

— Да, — подтвердил бригадир, — у нас на задворках лежит мертвая женщина.

— Вы ее видали?

— Нет, — бригадир отодвинулся, жестом приглашая Колу выйти вперед, — вот он видел.

Полицейский кивнул. Напарник вытащил из нагрудного кармана форменной куртки синий блокнот с карандашом и изготовился записывать.

— Ваше имя? — Первый полицейский, в темных очках, смотрел теперь на мясника.

— Беттино Кола.

— Адрес?

— При чем здесь его адрес? — вмешался бригадир. — У нас там женщина валяется, мертвая.

Полицейский слегка нагнул голову и взглянул на бригадира поверх очков:

— Тем более она никуда не денется.

Затем, вновь повернувшись к Коле, повторил: