Неизвестный Юлиан Семенов. Умру я ненадолго...
Шрифт:
Полковник юстиции Новиков.
Май 1953 года
Дорогие мои родные, ненаглядные Юлианушка, мамуля!
За несколько дней до дня своего рождения я получил твое письмо... и узнал о Сталине, что нет Сталина. Нет, видимо, словами нельзя выразить чувство.
Какими же словами можно рыдание и вздох передать? Нет, ничего другого не скажешь: и я пишу — рыдаю. Осязаю, как реальное, когда он облокотился своей рукой на мое левое плечо на 1-м съезде колхозников, слышу, отчетливо слышу его голос, вижу, вижу милые оспинки на смуглом, улыбчивом лице и руку, набивавшую трубку табаком из коробки из-под «Герцеговины Флор». Может быть такая поэтическая попытка выразит мое состояние...
Спасибо, дорогой мой, за вещи. Они крепко меня выручают — поддеваю их под казенную одежду. А платочек перецеловываю рано утром и поздно вечером, произнося свою молитву — ваши имена. Это я делаю пунктуальней, чем принимаю пищу.
Тебе, сынок мой, поручаю воздать почести, бесконечно облучать нежностью маму от дня ее рождения 25 мая и бесконечно много лет... Вино, цветы к ее ногам.
Роковой месяц май. Всем, родившимся в этот месяц цветения, дано, согласно мудрости народной, маяться.
Отныне, когда маме исполнилось 46 лет, где сумма цифр этого числа составляет 10, — маета всяческая канет в Лету и она будет счастлива, как может быть счастлива мать такого хорошего, тактичного, рассудительного сына, каким являешься ты.
Находясь в грязи (не в смысле санитарном, конечно), я стал чище, крепче... Пожалуй, даже требовательная и несгибаемая мама меня поощрила бы. Теперь буду ждать ответа на свое большое письмо Л.П. Берии, которому я все поведал. Когда трудно бывает, не нужно искать источника движения в другом человеке.
Его нужно искать только в себе, как в части большой жизни общества. Для того, чтобы человеку быть мудрым и принимать дары жизни, как редкое чудо, ему необходимо терять. Тогда в нем, вместе со щемящей болью печали, просыпается то, что спало и не видело жизни.
Меня радует стиль твоей жизни: учеба, работа. Посетить выставку, иногда послушать хорошую музыку надо. Не торопись публиковать своей работы. Будь требовательным к мыслям, слогу.
Не гонись за количеством. Не гонись за славой, думай о пользе Родине. Имей умных товарищей. Умей выслушивать и смиряться. Обрети мужество разорвать твою рукопись и начать снова в 3-й и 6-й раз. Делай 79много, а считай себя малым и недостойным похвалы.
Кто чтит достоинства, достопочтен и сам, но не забывай Пушкина: «Что дружба?! Легкий пыл похмелья, обиды вольный разговор, обмен тщеславия, безделья, иль покровительства позор».
Будь, мой дорогой, достойным сыном времени и пусть будет тебе примером скромности твоя мама...
Целую
Твой, всегда твой.
Октябрь 1953 года
Генеральному прокурору Союза ССР
Тов. Руденко
ЗАЯВЛЕНИЕ
Многоуважаемый товарищ Руденко!
Дело, по которому я обращаюсь к Вам, заключается в следующем: 29 апреля 1952 года органами быв. МГБ был арестован мой отец Семен Александрович Ляндрес, 1907 года рождения, комсомолец с 1923 года, член партии с 1932 года, в прошлом работник печати, полковник Советской армии.
Отец был осужден решением ОСО от 4 июля 1952 года на 8 лет тюремного заключения по статье 58-10-11. Причем во время следствия ни одной очной ставки, ни одного документа, изобличающего отца во враждебной деятельности. И после этого следствия — суд, на котором отец не присутствовал.
В Ярославской пересыльной тюрьме я встретился с отцом, — седым стариком, разбитым параличом... там отец рассказал мне всю «суть» его «дела». По приезде в Москву я сразу же написал письмо в Главную прокуратуру Советской армии. Это мое заявление было передано на «рассмотрение» подполковнику Старичкову, т.е. тому человеку, который вместе со следователем Макаренко «вел» дело отца.
Естественно, моему письму было придано соответствующее «толкование». В ответе мне было сказано, что изложенные в письме факты не подтвердились.
Затем, в период с 19 августа по 31 декабря 1952 года, я написал целый ряд заявлений, — в различные адреса. Все мои заявления автоматически пересылались в прокуратуру войск МГБ, откуда я получал бюрократические отписки.
Со времени моего первого заявления и заявления отца меня лишили свиданий с отцом, до недавнего 80времени мы были ограничены в переписке. По-видимому — это результат заявлений моих и отца.
4 и 6 апреля этого года я направил Берии, как бывшему министру, два заявления, два закрытых письма из Владимирской тюрьмы в МВД направил отец, и до сегодняшнего дня я не имею оттуда никакого ответа. Я не прошу помилования отцу, — я прошу пересмотреть дело отца, ибо то, о чем отец пишет в двух своих заявлениях, то, о чем он рассказал мне при свидании, — все это заслуживает тщательного рассмотрения.
Я знаю, в чем отца «обвиняют», и я уверен в полной невиновности отца. Если бы отец был в чем-нибудь виновен, то его судили бы, ему были бы предъявлены документы, ему были бы даны очные ставки. Мне известно также, как велось следствие, — просто так людей паралич не разбивает...