Неизвестный Юлиан Семенов. Умру я ненадолго...
Шрифт:
О чем уж они там говорили, я не знаю. Только на следующий день Артем рассказал мне, что Семенов вдруг захрипел и повалился на него всем своим телом.
Рассказал с возмущением, как долго его, известного советского прозаика, пришлось устраивать в ближайшую Боткинскую больницу.
И как он долго лежал в коридоре в одних трусах, укрытый больничной, нестираной простыней.
Там Юлику сделали операцию. Говорили, что успешно. Хотя, по правде сказать, говорилось это скорее в угоду его родным и близким.
О том, что Юлиан Семенович никогда не выберется из своего сумеречного мира, мне стало ясно, лишь только я увидел его в отдельной госпитальной палате.
Мне достаточно было встретиться с ним одним только взглядом, чтобы сразу увидеть в нем непроглядную, страшную тьму. И понять: он не вернется к нам никогда.
Октябрь. Красная Пахра
Его возили в австрийский Инсбрук на реабилитацию. То и дело укладывали в московские военные госпитали, но все остальное время он теперь жил на даче в Красной Пахре, которая вдруг объединила вместе весь Семеновский клан — и Юлианову маму, и Екатерину Сергеевну, и Дунечку с Ольгой.
Отныне он оказался в плену всех этих женщин, из которого уже не вырвется до конца своих дней. Женщины руководствовались любовью. Чувством долга.
Чувством ответственности и сострадания.
Но если бы его спросили, а он сумел ответить, думаю, он ответил категорично и жестко: невмоготу ему такой плен.
Как любой свободолюбивый мужчина, Семенов больше всего боялся окончить свою жизнь так, как он ее в результате окончил.
Его кумиры, его герои, его иконы сгорали в огне революции, в захлебывающихся атаках за безымянную высоту, в предательских объятиях роковых женщин или, на худой конец, с пулей в голове из собственного нагана.
Но уж никак не на кроватке со стальными решетками, чтобы случайно не грохнулся на пол. Не в окружении множества женщин, которые вынуждены подкладывать под тебя судно. В безрассудстве. Во тьме.
Всего лишь два или три раза приезжал я к Семенову в Пахру во время его болезни. И всякий раз уезжал оттуда с тяжелым сердцем.
Со временем он как будто стал меньше ростом. Превратился в седого, морщинистого подростка со стрижеными ежиком волосами и бородой.
Теперь он лежал в своей детской кроватке и улыбался, глядя куда-то мимо. А потом
Все это время я пытался убедить себя, что это уже не он. Что тот Юлик Семенов, которого я всегда любил и помнил, сражен выстрелом в голову из снайперской винтовки на заднем сиденье форда «скорпио» кофейного цвета пару лет тому назад.
Отчасти это было действительно так. Пуля неведомого снайпера навеки погасила его сознание. Лишила возможности думать, творить, созидать.
И мы, остававшиеся с ним рядом, переживали эту потерю острее всего. А что стало с самим Юлианом? Что творилось в его мятежной душе?
Теология называет такое состояние человека душевными сумерками. Считается, будто внутренний мир наш вдруг словно слепнет, не видя ни прошлого, ни будущего, ни зла, ни добра.
И пребывать ему в таком состоянии вплоть до самой смерти, когда душа наконец изыдет из бренного тела и освободится навек.
Но за что все это Юлиану?
Иные говорят: слишком страстно жил.
Да, страстно.
Любил всем сердцем.
Пил — вусмерть.
Писал до изнеможения.
Ненавидел — до спазма в желваках.
Это про таких, как он, писал несколько сотен лет тому назад его любимый персидский поэт Джалал ад-дин Руми:
Страсть грешну душу очищает,
Страсть две души в одну сплавляет.
Борись с проказой безучастья,
Жги язву страстью, страстью, страстью!
Размышляя о последних месяцах Юлианского календаря, я все чаще и чаще прихожу к заключению, что сумерки его души не были наказанием, но очередным и, должно быть, самым главным испытанием в его жизни, после которого его душа явилась на Божий суд уже очищенной и совсем невинной.
Так что теперь я просто верю, что душа Юлика пребывает ныне в небесных кущах. Что ей там наконец-то светло и радостно. Как никогда.
P.S. Юлианские календари особые. В них всего десять месяцев. Потому как, чего и говорить, он мог и должен был прожить на этом свете гораздо больше.
Жаль, что этого не случилось. Жаль, что его нет. Хорошо, что он жил вместе с нами. Оставив в наших душах иное времяисчисление. По Юлианскому календарю.
ЧАСТЬ 4. Семенов глазами журналистов
ИНТЕРВЬЮ ПИСАТЕЛЯ