Неизвестный Жуков: портрет без ретуши в зеркале эпохи

Соколов Борис Вадимович

В дневниковой записи от 19 января 1943 года Ерёменко связывал свое отлучение от Сталинграда, прежде всего, с переменой отношения к нему Сталина. Верховный будто бы в октябре 42-го хотел снять с должности члена Военного Совета фронта Хрущева и требовал от командующего «гнать от себя» Никиту Сергеевича. Ерёменко отказался писать соответствующее представление, и Сталин-де затаил на него зло. Интересно, что Хрущев в мемуарах утверждает, что, наоборот, он сам тогда с трудом отстоял Ерёменко от гнева Верховного. Никита Сергеевич так и не узнал, что в тот раз Ерёменко пострадал за него, Хрущева.

В записи от 19 января 43-го Андрей Иванович, однако, немалую вину за свою опалу возлагал и на Георгия Константиновича: «Жуков, этот узурпатор и грубиян, относился ко мне очень плохо, просто не по-человечески. Он всех топтал на своем пути, но мне доставалось больше других.

Не мог мне простить, что я нет-нет да и скажу о его недостатках в ЦК или Верховному Главнокомандующему. Я обязан был это сделать, как командующий войсками, отвечающий за порученный участок работы, и как коммунист. Мне от Жукова за это попадало. Я с товарищем Жуковым уже работал, знаю его как облупленного. Это человек страшный и недалекий. Высшей марки карьерист… Если представится возможность, напишу о нем побольше». Такая возможность представилась в санатории Цхалтубо, где Ерёменко оправлялся от болезни. Здесь он записал 28 февраля 1943 года:

«Я почувствовал себя значительно лучше и приступил к описанию Сталинградской битвы. В ходе работы у меня возникла мысль, что если бы тов. Жуков утвердил время атаки, которое предлагал я, то противник не только не задержал бы нас ша реке Червлённой, а наоборот, сталинградская группировка была бы разбита еще в ноябре. Один день, недооцененный Жуковым, „съел“ два месяца (подготовки к контрнаступлению. — Б. С.) и принес много жертв. Первоначально по общему плану контрнаступления Юго-Западный и Сталинградский фронты должны были наступать одновременно. Я был категорически против одновременного начала наступления и доказывал, что мы должны обмануть противника и поставить в исключительно невыгодные условия, заставить его измотать и задержать свои танковые и механизированные войска, к тому же без всякой пользы… Мое утверждение основано на реальном расчете и анализе действий противника. С началом нашего наступления факты полностью подтвердили мои доводы. Я не считаю себя сейчас умней, чем был тогда, когда настаивал на своем предложении и добивался его утверждения… Ведь если Юго-Западный фронт начнет наступление на два дня раньше, чем Сталинградский, то для противника создастся весьма сложная обстановка, которая может привести его к катастрофе. На эти мои доводы Жуков ответил: „Обождите с „катастрофой“, хоть отгоните противника от Сталинграда километров на 60-70, и то будет хорошо“».

Однако когда Ерёменко повторно изложил свои соображения насчет разновременного начала наступления двух фронтов, Георгий Константинович воспринял эту идею более благосклонно: «На сей раз Жуков слушал меня с большим вниманием и в конце моего доклада сказал:

— Хорошо, согласен на одни сутки. Так и буду докладывать Сталину на утверждение.

— Я прошу доложить на двое суток.

— Нет, нет, — сердито возразил он, — одни сутки, больше не дадим!

— Ясно, — ответил я и подумал, что не для себя прошу эти дни, а для общего дела, для нашей страны… На этом и закончилось обсуждение вопроса о сроке начала атаки. Я весь кипел внутри и возмущался… Жуков боялся, как бы не застопорилось наступление Юго-Западного фронта. В какой-то мере он, вместе с Ватутиным, готовил это наступление. Подготовку войск Сталинградского фронта осуществлял я. И вдруг они более успешно будут действовать?!

Следует сказать, что жуковское оперативное искусство — это превосходство в силах в 5-6 раз, иначе он не будет браться за дело, он не умеет воевать не количеством и на крови строит свою карьеру.

Он боялся даже в таких условиях, когда Ватутин сосредоточил на узком фронте танковую армию тов. Романенко (5-ю танковую. — Б. С.), два совершенно свежих танковых корпуса, 3-ю ударную общевойсковую армию тов. Кузнецова (в действительности, В.И. Кузнецов командовал 1-й гвардейской армией Юго-Западного фронта; в декабре из нее выделили еще 3-ю гвардейскую армию, что и вызвало ошибку памяти у Ерёменко. — Б. С.), 21-ю общевойсковую армию, несколько отдельных танковых бригад, кавалерийский корпус и много других частей усиления. С такой силищей трусил, хотел, чтобы войска Сталинградского фронта оттянули на себя силы противника. Вот когда Жуков показал свою шкуру».

Насчет того, что разведение по срокам начала наступления Сталинградского и Юго-Западного фронтов на два дня вместо одного сделало бы поражение германских войск под Сталинградом еще более сокрушительным, Андрей Иванович был абсолютно прав. Немецкие историки и мемуаристы после войны документально подтвердили, что в случае задержки атаки войск Сталинградского фронта еще на

одни сутки, все немногочисленные резервы 6-й армии и группы армий «Б» были бы уже введены в бой против соединений Юго-Западного и Донского фронтов и не успели бы вернуться для противодействия атаке Сталинградского фронта. Тогда армия Паулюса, действительно, могла быть уничтожена уже в первые недели советского контрнаступления, что еще более радикально изменило бы общую стратегическую ситуацию. В данном случае Жуков, действительно, не смог увидеть оперативную перспективу, а усмотрел в предложении Ерёменко лишь попытку обеспечить успехи своего фронта за счет фронта Ватутина, к которому, как и к Рокоссовскому, Георгий Константинович явно благоволил.

И относительно жуковского пренебрежения к потерям подчиненных ему войск, готовности делать карьеру на крови собственных солдат — Ерёменко не ошибался. Правда, иначе не воевали и другие советские генералы, включая самого Андрея Ивановича.

В письме Василию Соколову Жуков утверждал: «Фактически… Ерёменко был смещен Сталиным за плохое личное руководство войсками Сталинградского фронта, поглотившего исключительно большое количество войск в период оборонительных сражений». По правде сказать, если Иосиф Виссарионович, действительно, считал плохим руководством то, которое вело к большим потерям, то ни один командующий фронтом не продержался бы на своем посту больше месяца. Вполне возможно, что причиной смещения Еременко в действительности послужил его отказ написать представление об освобождении Хрущева от обязанностей члена Военного Совета.

Но вот насчет чрезмерно большого расхода сил советской стороной в ходе обороны Сталинграда Георгий Константинович был прав. Неожиданно его слова подтвердил другой маршал — Р.Я. Малиновский. В 1965 году Родион Яковлевич был одним из наиболее влиятельных людей в стране. Без его поддержки Брежнев со товарищи не сместили бы с такой легкостью порядком надоевшего партноменклатуре Хрущева. Министр обороны мог позволить себе вольные суждения на многие запретные для других темы. И Малиновский на одной из встреч с военными и интеллигенцией позволил себе весьма крамольную мысль. Он сказал примерно следующее: «Я считаю, что Сталинград вообще не надо было оборонять. Проще было отвести войска на восточный берег Волги. Волга — слишком серьезная преграда, чтобы немцы смогли быстро форсировать ее. Те войска, которые были перемолоты в борьбе за город, лучше было бы использовать для контрударов по флангам противника. Тогда наши потери были бы гораздо меньше немецких, а так в ходе оборонительного сражения они оказались в несколько раз больше».

Быть может, то, что предлагал Родион Яковлевич, было в действительности оптимальным решением, которое позволило бы гораздо быстрее и с меньшими потерями окружить и уничтожить 6-ю немецкую армию? Ведь советские войска под руководством Гордова, а потом Рокоссовского положили много людей во время плохо подготовленных контрударов к северу от Сталинграда. А фронт Ерёменко потерял не меньше в ходе сражений в самом городе. Немецкие войска обладали превосходством в воздухе. Кроме того, 6-я армия Паулюса тактически грамотнее вела уличные бои. Немцы первыми применили, в частности, действия небольшими штурмовыми группами, которые потом переняли у них бойцы Чуйкова. Бои в большом городе — это гораздо более сложный вид боевых действий, чем борьба в чистом поле или в небольших населенных пунктах. А чем сложнее бой, тем более уверенно ведут его лучше обученные войска, тем в большей мере должно было сказаться превосходство вермахта в уровне боевой подготовки.

Кстати сказать, Родион Яковлевич Малиновский был единственным из советских полководцев Великой Отечественной, кому довелось прежде повоевать в одной из западных армий — во французском Иностранном легионе в конце Первой мировой войны. И воевал Родион Яковлевич неплохо, раз был награжден двумя французскими орденами. Может быть, этот опыт сослужил ему добрую службу в Красной Армии? Во всяком случае, две наиболее эффективных операции по окружению крупных немецких группировок на заключительном этапе войны, в 1944-1945 годах, провел как раз 2-й Украинский фронт под командованием Малиновского. Это — Яссо-Кишиневская операция и окружение германо-венгерского гарнизона Будапешта. В результате было пленено более 300 тысяч солдат и офицеров противника при относительно небольших потерях советских войск. Правда, в первом случае Красной Армии помог переход Румынии на сторону Антигитлеровской коалиции, а во втором — большую часть войск противника составляли венгры, значительно уступавшие в боеспособности как вермахту, так и Красной Армии.