Некрономикон. Аль-Азиф, или Шепот ночных демонов
Шрифт:
Так незаметно подошел конец дня. Гости стали расходиться по отведенным им покоям, чтобы предаться отдыху до завтрашнего продолжения пира. Я же отправился к своему домику, где меня ожидало море телесных услад. Но мысль о них вдруг показалась мне столь кощунственной, что я остановился. Странное стремление вдруг обуяло меня: мне захотелось походов и сражений, ослепительной бранной славы и блестящих подвигов, свершение которых граничило бы со смертью. Ведь я – воин! Я покинул родной дом, чтобы служить повелителю на поле битвы, и сегодня я на чудесном клинке поклялся ему в этом. Я вспомнил ту ночь, когда бился бок о бок с халифом. О, если бы тогда со мной был этот меч!.. И совершенно бессознательно я выхватил его из ножен…
Я уже привык к странным чувствам, возникавшим у меня в последнее время, но то, что я почувствовал сейчас, даже испугало меня. Мне почудилось, что рука моя странным
Трудно сказать, сколько времени продолжался этот кровавый танец. Однако в конце концов мое исступление возросло настолько, что не на шутку испугало меня. Собрав всю свою волю, я приказал себе остановиться. Чтобы окончательно охладить свой пыл, я размахнулся и с силой метнул меч, целясь в столбик беседки. К моему неописуемому удивлению, меч, пролетев, словно копье – не кувыркаясь, – с глухим ударом угодил прямо в него. При этом он так сильно заколебался рукоятью из стороны в сторону, что я испугался было, как бы он не сломался. Но он вскоре замер, торча из столбика с самым гордым видом, на какой только был способен. И ему было чем гордиться: столбик толщиной в человеческую руку он пробил насквозь, выйдя с другой стороны на длину ладони, так что мне с трудом удалось вытащить его обратно.
Пир продолжался пять дней, и все это время я, соблюдая установленные правила вежливости, должен был присутствовать на нем и предаваться всем положенным усладам наравне с другими гостями. Меня же снедали скука и нетерпение, ибо здесь не было никого, равного мне, с кем бы я мог побеседовать, да и я никого не интересовал. Кроме того, мне хотелось показать меч Дервишу в надежде, что он, возможно, знает о нем что-то большее, чем то, что сообщил халиф. Мне также очень хотелось показать ему и пластину, но меня почему-то одолевали сомнения. Я не сомневался в том, что он сможет растолковать мне содержание или хотя бы смысл изображенного на ней. Но мне казалось, что при этом мне откроется какая-то ужасная правда, что-то такое, что перевернет все мои привычные представления о мире и жизни, ценности и устои, сложившиеся испокон веков. И что подтверждением этой ужасной догадки служит то самое изображение на ней. Именно оно и является той ужасной правдой, самой неоспоримой и неопровержимой, главенствующей над всеми остальными. Но вместе с тем я чувствовал, что это неотвратимо. Что я каким-то чудесным образом встал на этот путь, и мне суждено его пройти, тем более что я, нужно признаться честно, страстно желал этого. Я был молод и горяч, мои разум и душа жаждали нового и таинственного. В мои руки судьба послала уже два предмета, явно таящих в себе что-то необычное, что должно послужить мне одним из указующих знаков на этом пути. И я все равно уже не смогу спокойно жить, пока не узнаю этой правды. Подумав об этом, я решил побороть свои сомнения и расспросить Дервиша обо всем, к каким бы ужасным открытиям меня это ни привело.
Поэтому на следующий день, едва солнце коснулось минаретов, я с мечом под мышкой появился возле хижины Дервиша. В его радушном приветствии прозвучала искренняя радость моему приходу. По его взгляду на меч я сразу понял, что он уже наперед знает все мои вопросы. Он, как всегда, неторопливо пригласил меня войти, предложил присесть на выцветший тюфяк и стал ожидать их, спокойно глядя на меня. Но, видя мое смущение, все же заговорил первым:
– В твоих руках – меч Мира, освященный двумя клятвами. Халиф пожаловал его тебе?
– О да, – ответил я. – Он вручил его мне в награду за спасение и верную службу.
– Думаю, он рад был избавиться от него…
Услышав эти слова, я не смог сдержать удивления.
– Избавиться от такого оружия?! – воскликнул я.
– И халиф, и его предки, и многие военачальники хотели обладать им. Но, прикоснувшись к нему один раз, на второе прикосновение никто из них так и не решился.
– Халиф что-то сказал мне об этом, но я не понял его, так как думал совсем о другом.
– Скажи, что ты почувствовал, взяв его в руки?
– Я почувствовал, как он слился со мной, стал частью моего тела, что я могу управлять им, как рукой. И еще я почувствовал, что он учит меня владеть собой. Я даже попал им с тридцати шагов в столбик беседки, хотя не умею толком метать даже кинжал. Но он сам направлял мою руку, да и все тело. Мне кажется, я очень быстро научусь им владеть.
– Значит, это не вызвало у тебя страха? – с интересом спросил Дервиш.
– Наоборот! Это доставило мне несказанное удовольствие, как от владения любой изысканной вещью. Меня напугало лишь исступление, охватившее меня, когда я упражнялся. Но я без особого труда овладел собой и сейчас совершенно уверен, что мне это вполне по силам.
– Значит, это – твоя судьба, – с неподдельным облегчением сказал Дервиш.
– Халиф сказал мне то же самое…
– Я же хотел сказать другое. Твоя судьба – не только владеть этим мечом, но, главное, познавать то, что недоступно другим, ибо ты способен принять его, тогда как другие его боятся. Все, что выходит за рамки их пониманий и представлений, порой очень узкие, они считают дьявольщиной. В тебе же оно разжигает стремление к познанию. Я давно ждал тебя. Видишь ли, мудрость – это единственное богатство, обладание которым пробуждает щедрость. Мудрому свойственно стремление поделиться своим богатством с другими, отчего оно только приумножается. Именно поэтому я выразил искреннее желание быть твоим учителем, которое халиф, вероятно, уже передал тебе.
– О да, почтенный! – восторженно выдохнул я.
– Поверь, мне есть чем заинтересовать и удивить тебя. Есть в нашем бытии некие области, которые можно раскрыть далеко не всем. И теперь я вижу, что ты – один из избранных. И я очень рад, что в конце концов встретил тебя. Если бы ты знал, как мучительно жить среди глухих!..
Тут он умолк, и было отчетливо видно, каких усилий стоило ему прервать себя. Я вдруг понял, как тяжело ему было долгие годы жить наедине со своим несметным богатством, не имея возможности одарить им других. Ибо все вокруг либо не были готовы, либо просто боялись принять эти дары.
– Ты, конечно, хочешь узнать историю этого меча? – спросил Дервиш.
– За этим я к тебе и пришел! – обрадовался я. – И еще…
– Давай начнем по порядку, – назидательно прервал меня Дервиш. – Слушай же. В давние времена, когда основавшие город Мекку курайшиты еще не назывались так, когда не было еще больших городов и племена жили в небольших селениях, на берегах Большой земли с арабами соседствовали племена гузов. Вообще-то их государство отделено от Аравии царством Сасанидов и Афганистаном. Они занимают большую территорию, их владения уходят далеко на восток. Эти же племена, очевидно, попали на великое побережье в давние времена – либо приплыв по морю, либо пробравшись по малонаселенным территориям названных мною царств. Заняв небольшой ненаселенный участок побережья на территории Хадрамаута, они обосновались там и, постепенно тесня хозяев, значительно его расширили. Они и сейчас там живут, но их маленькое государство постепенно распадается, что случалось со многими древними народами, потому что это неизбежно. Занимались они, в общем, тем же, чем и арабы: выращивали зерно, разводили скот, строили селения или кочевали. И конечно, на наших скудных землях трудно ужиться в мире. Так что времена мирного соседства и бойкой торговли часто сменялись временами кровопролитных и опустошительных столкновений. И вот после особенно жестокого и продолжительного вторжения гузов многие племена послали своих выборных в поселение, располагавшееся там, где много позднее был построен город Маха. Это поселение, объединившее несколько племен, было одним из самых больших, и его правитель пользовался у арабов большим уважением. Выслушав их жалобы и просьбы о помощи, правитель и совет старейшин решили, что пора дать врагам суровый отпор. Во все союзные племена были отправлены гонцы с призывом прислать воинов для совместного отражения нападения. Племена, страдавшие от набегов, а также те, кто осознавал угрозу, откликнулись, и вскоре правитель, избранный военачальником, во главе восьми тысяч всадников выступил навстречу врагу. Однако никто не осмелился вступить в бой с таким огромным войском, все сюрбаши, промышлявшие набегами, предусмотрительно отступали. Поэтому войско быстро и беспрепятственно добралось до большого поселения гузов на берегу моря, в котором находился дворец ябгу – их правителя.